Однако немного позднее он напишет о трагически погибшем товарище действительно проникновенные строки, наполненные глубоким чувством личной утраты:
Подробный анализ этого стихотворения есть в программной статье В. В. Маяковского «Как делать стихи?», в которой он писал: «Вырванное из сложной социальной и психологической обстановки самоубийство… угнетает фальшивостью» (Маяковский В. В. Полн. собр. соч. Т. 13).
При всех различиях в жизненных подходах, самом стиле и ритме существования он не мог не соизмерять с собой этот последний есенинский публичный выход к рампе. Хотя такие настроения очевидно были у него ещё в 1915 году, например в поэме «Флейта-позвоночник»:
Маяковский видел, как тысячи людей прощаются со своим кумиром — трагедия искренняя, в чём-то даже истеричная. Были ещё одни похороны, которые Маяковский, по всей видимости, тоже «примерил для себя», — они состоялись в ноябре 1922 года в Париже. Поэт участвовал в многолюдной траурной процессии, когда Франция прощалась с Марселем Прустом.
Могила Есенина на Ваганьковском кладбище становится местом поклонения, добровольный уход из жизни среди некоторых эксцентричных поклонников
Впрочем, развития массовый культ большого русского поэта не получит — совсем скоро его стихотворения, как «упаднические» и «идеологически вредные», печатать перестанут.
Поэт Андрей Соболь
7 июня 1926 года у памятника «тоскующему» Пушкину[82]
на Тверском бульваре застрелился секретарь правления Всесоюзного союза писателей Андрей (Израиль Моисеевич) Соболь — автор популярной биографической повести «Салон-вагон», где её главный герой, в прошлом революционер и политкаторжанин, а ныне комиссар Временного правительства не может пережить того, как долгожданная революция на его глазах превращается в кровавый кошмар.Эти строки В. В. Маяковский процитировал в своём выступлении на втором пленуме РАПП.
Постепенно у представителей литературной среды сформировались черты, свойственные «революционной богеме»: «настроения грусти, утомления, тоски, недовольства сегодняшним днём, окружающей действительностью» [1.262], которые естественным образом вызвали очередную эпидемию самоубийств прежде всего среди творческой интеллигенции: помимо С. Есенина — Н. Кузнецов, А. Ширяевец, В. Дмитриев, Н. Дементьев и многие другие.
А. В. Луначарский в публицистической статье «Несколько мыслей о самоубийствах»
писал: «Статистических данных о количестве самоубийств в СССР у меня нет, но чувствуется, что общественное мнение несколько взволновано учащающимися самоубийствами довольно громкого характера. Идут также слухи и даже прямо донесения о том, что количество самоубийств довольно велико и всё среди молодёжи, что в ней замечается склонность к разговорам, вертящимся вокруг темы о самоубийстве, и т. д. Всем известно, что смерть Есенина произвела на многих потрясающее действие, вызвала подражание или, по крайней мере, тяжёлый уклон к подражанию в сознании большого количества лиц. Самоубийство писателя Соболя, несколько раз с ранней юности покушавшегося на свою жизнь, вызванное, по-видимому, главным образом обстоятельствами личного характера, как будто подливает масла в огонь. Вместе с тем своеобразный свет бросает на всё это сегодняшнее известие о самоубийстве вождя мелкобуржуазной революции — доктора Чхеидзе[83]» [2.14].Заканчивают жизнь самоубийством талантливые писательницы — сёстры Чеботаревские: Анастасия (супруга и незаменимый соавтор Фёдора Сологуба) в 1921-м и Анна — в 1925 году. Правда, в этом случае, помимо модной экзальтации, имела место ещё и дурная наследственность: суицидом в семье Чеботаревских закончили жизнь их мать и брат.