Читаем Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 3 полностью

В петровское время отдельные элементы языка – «славянизмы», канцелярски-деловая речь, иностранные заимствования стали более явственно, чем это было раньше, терять свою «отдельность» и вливаться в общую стихию русского языка. При этом не было еще даже попыток создания внутреннего единства и равновесия элементов речи. Формировалась смесь разнородных элементов, механически сведенных вместе, в которой, например, славянизмы еще звучали, как обломки самостоятельной системы речи. От сосуществования этих самостоятельных языковых систем в литературно-речевом обиходе начался переход к их единению. Остался отъединенным и даже еще более отделился язык Церкви именно как язык церковнославянский. Это отделение языка Церкви от языка народа и государства еще более определило характер русского языка, как светского языка. Это был именно, прежде всего, язык государства, созданного Петром.

Церковнославянский язык в силу своего родства с русским заключал в себе определенные художественно-стилистические возможности. Он придавал речи оттенок торжественности, значительности. Это легко почувствовать, если поставить рядом одинаковые по смыслу русские и церковнославянские слова: палец – перст, щека – ланита, шея – выя, сказал – рек и т.п. В силу этого церковнославянизмы, при их умелом использовании, обогащали эмоционально-выразительные средства русского литературного языка.

Конечно, при этом язык петровской государственности, механически строивший единство разрозненных элементов, не мог еще стать подлинно национальным языком, потому, что он не сливался со стихией народной речи, демократической в своей основе, потому, что и самая петровская государственность строилась на подавлении народа. Сословная дифференциация языка не могла быть преодолена петровским временем, и народный язык противостоял языку новой верхушечной культуры. Но этот последний язык строился как единство, выступавшее как бы в качестве речевого символа единства страны.

Пестрота и неупорядоченность письменной речи вызывали потребность в регламентации средств литературного выражения. Предпринимались попытки найти пути и формы объединения разнородного речевого материала в единую систему средств литературного языка. В качестве образца литературного стиля выражения была сделана попытка рассматривать язык делопроизводства Посольского приказа. Тенденция на доступность, понятность письменной речи становится ведущей, и этому способствовало вовлечение в сферу литературного языка средств общерусской речи.

Свой вклад в этот процесс внесли А.Д. Кантемир и В.К. Тредиаковский. Большое влияние на реформу языка оказали сначала М.В. Ломоносов со своей «Российской грамматикой», а позднее писатель и историк H.М. Карамзин, чей литературный язык стал уже языком будущего. В конце 1780 – начале 1790-х годов в России впервые вышел шести томный словарь русского языка. Язык сатир Кантемира (при отдельных метких выражениях) был так труден для восприятия тогдашнего читателя (не говоря уже о читателе современном), что автор счел необходимым сопроводить текст примечаниями, иногда даже в виде перевода. Тяжелым, неуклюжим языком писал свои стихотворные произведения В. Тредиаковский, но в отличие от Кантемира, чей схожий с прозой силлабический стих имел польское происхождение, Тредиаковский ввел в стихосложение более свойственный русскому языку тонический стих (вместо известного числа слогов в силлабическом стихе – правильное чередование ударного и безударного слогов).

Распространению грамотности, развитию светской школы и активизации книгоиздательского дела способствовала проведенная в 1708–1710 годы реформа гражданского шрифта. Старославянская кириллица была заменена более простым «гражданским» печатным алфавитом, а сложная система буквенного обозначения чисел – арабскими цифрами. Словолитец Михаил Ефремов создал первые образцы букв гражданского шрифта. Окончательный их выбор (как и арабских цифр) был сделан в 1710 году Петром I. Эта ре-форма способствовала более массовому потреблению книжной печатной продукции.

В XVIII веке начинается становление отечественной филологии. В 1740-е годы в трудах придворного поэта В.К. Тредиаковского, в частности «Разговор между чужестранным человеком и российским об орфографии старинной и новой», развивается тезис о различных видах словоупотребления, – выделяется «подлое употребление» (литературно не нормированные формы речи) и «правое употребление», опирающееся на традиции «славено-российской» культуры слова. В.К. Тредиаковский выдвинул мысль о необходимости ввести новое русское правописание, основанное на фонетическом принципе. Его перу принадлежит учебник по теории поэзии «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», в котором он сформулировал принципы русского силлабо-тонического стихосложения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука