Читаем Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 3 полностью

Опыт гражданской лирики оказался значимым для поэта, что впоследствии наиболее ярко отразилось в его оде «Вельможа». Литературные истоки «Размышлений у парадного подъезда» Н.А. Некрасова обнаруживаются в оде Державина «Вельможа»: обездоленные просители в передней, сладко спящий сибарит-сановник… В цикле «Думы» у К.Ф. Рылеева есть стихотворение о Державине, который представлен образцом гражданской доблести. Не был забыт Державин и поэтами «серебряного века». В.Ф. Ходасевич написал о нем целую книгу. О.Э. Мандельштам, сам переводчик Петрарки, восхищался державинским сонетом «Задумчивость», тоже из Петрарки. Державинская традиция безудержной поэтической эмоциональности чувствуется в стихах М.И. Цветаевой.

Г.Р. Державин похоронен в Новгороде, на территории кремля. На надгробии перечислены высокие чины и должности вельможного покойника, много достигшего на поприще государственной службы, – и ни слова о том, что он был поэтом, причем в свое время величайшим поэтом России.

В художественной литературе в конце XVIII века возникает чрезвычайно любопытное и, на первый взгляд, труднообъяснимое из русских социальных условий течение – сентиментализм. Однако и его происхождение обусловлено развитием русского капитализма. И эта обусловленность чрезвычайно характерна для выяснения вопроса об отношениях русского дворянства и русской буржуазии в социально-культурной жизни. Российский сентиментализм, возникший в дворянской среде, принято считать каким-то едва ли не «случайным» заимствованием с Запада, где он был порожден буржуазией. На Западе буржуазия, еще далекая от государственных дел, но культурно и экономически мощная, протестовала «мещанскими», «слезливыми» драмами и романами против засилья в литературе придворно-аристократического классицизма. На Западе сентиментализм протестовал против распущенности и легкомысленного скептицизма паразитической аристократии тем, что подчеркивал характерную для умеренных кругов буржуазии рационалистическую религиозность. Для буржуазии сентиментализм был вполне естественен.

Но откуда взялся сентиментализм в России, где литературу и культуру вообще до половины XIX века творило почти исключительно дворянство? Дело в том, что наше ушедшее хозяйничать в деревне среднее образованное дворянство было по отношению к правящей аристократии и бюрократии полно чувств, сходных с чувствами буржуа Европы. Чувства эти были менее активны, так как социальная грань была менее резкой.

Российское «среднее» полу-капиталистическое дворянство часто брало на себя разрешение тех задач, которые на Западе разрешались буржуазией. У нас последняя в лице представителей как торгового, так и промышленного капитала была слишком мало культурна, а главное слишком предана царской власти, охранявшей от иностранной конкуренции поздно развившийся русский капитализм и отвоевывавшей для него рынки. Буржуазное по характеру движение декабристов было создано дворянами; русский либерализм с 1840-х годов до 1905 года имел своей главной базой дворянские круги.

Среднее нечиновное, интеллигентное дворянство, рационально, для рынка, хозяйничающее у себя в провинции, или живущее интеллигентским трудом в столице (последнее появилось, позднее – ко времени Пушкина), будучи полумещанским по роду деятельности и интересам, нуждалось в прославлении тех же добродетелей, что и европейская буржуазия. В дворянской среде явилось настроение, идеализирующее не военные и гражданские доблести, а частную тихую жизнь, вдали от двора, войны и службы, то, что презиралось «классиками». Этим «мещанам во дворянстве» казались нудными и скучно-искусственными аристократически-гражданственные темы классицизма и его приподнятый язык. Это настроение выразил уже Державин в стихах, посвященных «жизни Званской», жизни в своем поместья, тихой, мирной, бесшумной, простой, обывательской. В творчестве Карамзина, выступившего в литературе в начале 1790-х годов, и Жуковского, начавшего писать лет на десять позднее, – это жизненное и литературное настроение оформилось в сентиментализм.

В романах и драмах писателей сентименталистов вместо героев классической поэзии, обуреваемых сильными страстями и высокими идеями, выступали обыватели и прославлялись добродетели растущей буржуазии: скромность, умеренность желаний, семейственность, мягкосердечие, спокойствие характера. Отсюда – слезливость автора «Бедной Лизы», его умиление перед мещанством Европы, его пафос моралистического, поверхностного демократизма. Отсюда же у Жуковского идилличность, набожность, похвалы неподвижности, умеренности, довольству своей участью, смирению, благодушие и влюбленность в мещански-семейные добродетели.

Добродетели провинциальной жизни возвышались, возможно, и раздувались, авто-рами-сентименталистами, чтобы казаться достойной заменой старой высокой тематики.

Повышенный тон, которым говорилось в сентиментальных повестях и стихах о чувствах и явлениях самых ничтожных, может быть был необходим писателю и его читателю, привыкшим к пафосу, к сильным переживаниям при чтении произведений классической литературы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука