Жизнеописание. Избранные письма

Точно так же, с другой стороны, если христианин в сво-ей совести уверен, что Господь заповедует ему соблюдать сии обычаи, или он посредством их или иных церковных установлений преуспевает в Боге, то он в равной с предыду-щим случаем степени обязан следовать своему внутреннему убеждению и пользоваться всем этим. И если какой-нибудь сепаратист осуждает такого укоренённого в своём церков-ном сообществе христианина и требует, чтобы тот отделил-ся от оного, то такой сепаратист — уже не беспристрастный «мирный земли́»4, а самый настоящий сектант. 4 «Мирные земли́», «Stillen im Lande» (Пс. 34:20) — члены разных церквей, которые более глубоко, чем прочие, но и более индивидуалистично обращались ко Христу и у которых не «церковность», а личное возрастание во Христе было на первом месте. Они уклонялись от каких бы то ни было догматических и канонических споров и стремились проводить жизнь в тихости (Stille), отрешённости от духа мира сего, молитве и предании всего себя Богу. С внешней стороны они старались не выделяться никакими особенностями поведения, добросовестно исполняя свои гражданские, семейные и бытовые обязанности. Они не составляли никакой «параллельной» церковной структуры, но или ходили каждый в свою церковь, или (по большей части) отказывались от внешне-формальной церковной жизни. «Мирные земли́» собирались домашними кружками для молитвы, духовного чтения и взаимного назидания; в определённое время, раз в неделю или в две, проводились большие собрания для проповеди и молитвы. По сути это был «умеренный» церковный сепаратизм, оформившийся в своеобразное сообщество в среде нижнерейнского реформатского пиетизма. От сепаратизма как такового «мирные земли́» отличались тем, что вопрос об участии (или степени участия) в церковной жизни предоставлялся личному решению каждого. Герхард Терстеген, духовно воспитанный в традициях «мирных земли́», был наиболее значительным представителем этого движения, которое достаточно широко распространилось именно благодаря его влиянию.

439

Раздел X

Что касается меня и моего образа жизни: я не осуждаю и не браню никакое церковное сообщество, подобно сектантам; также я не являюсь сепаратистом, поскольку я не отделился от своей церкви и не собираюсь этого делать. При этом я не хожу ни в какую внешнюю церковь к богослужению5, потому что

5 Букв.: zum Abendmahl, к Вечере Господней. Для православного читателя отказ Терстегена участвовать в Таинстве Причащения (не абсолютный; в юные годы он причащался, как минимум во время своей конфирмации) выглядит весьма соблазнительным и, так сказать, «бросает тень» на всё написанное им. Но здесь нужно обязательно учитывать следующие четыре важные вещи: 1) Существенное различие в восприятии этого Таинства в Православной (и Католической) и Реформатской Церквах. Для православных (и католиков) причащение Святых Христовых Таин — необходимое и центральное условие для духовной жизни, как личной, так и общинной. У реформатов отношение к Причастию в значительной степени «снижено». Таинство Вечери не воспринимается как центр духовной и церковной жизни; оно совершается далеко не за каждым воскресным богослужением. Главное в богослужении — собственно собрание общины, совместная молитва и проповедь; причастие — некое «дополнение». Для реформатов обычно редкое причащение. 2) В Реформатской Церкви, в отличие от Католической и Православной Церквей, нет исповеди, выполняющей в том числе и функцию «допуска» к причастию. Поэтому к Таинству, когда оно совершается, приступают все, кто захочет, в том числе и нераскаянные грешники. Терстеген, как видно из нескольких его трактатов о причащении (см.: Gerhard Tersteegen’s Nachge-lassene Aufsätze und Abhandlungen. Essen, 1842. S. 1–77), очень серьёзно и с большим благоговением относился к этому Таинству; поэтому для него было нравственно и духовно недопустимо причащаться из одной Чаши и, стало быть, свидетельствовать своё единение во Христе с (условно говоря) ростовщиком или содержательницей дома терпимости, да и вообще с людьми, для которых Христос и Церковь являются не центром жизни, а всего лишь житейским обычаем.

3) Пожалуй, самое важное: реформаты полагают, что действенность Таинства зависит от духовно-нравственного достоинства причащающегося. Тем самым оно лишается своей объективной значимости, что ставит общину в ситуацию возможного «профанирования» причащения (то есть раз в церковном собрании для одного причастника Таинство недействительно, эта недействительность может переходить и на других причастников). Чтобы избежать этого, приходится уклоняться от причастия с лицами, о состоянии которых ничего не известно, не говоря уже о явных грешниках. Конечно, в

440

О Церкви и церковной жизни