и Друг души моей! (Песн. 7:11), сотвори, чтобы брат мой к успокоению своего сердца увидел, что пред лицом Твоим нет ничего такого, в чём обвинило меня его перо. Услади его душу миром и благодатью и благослови его ныне и во веки. Аминь!»
Однажды, когда Терстеген был в Голландии, его при-гласил к себе некий известный своим благочестием муж, проводивший, как он думал о себе, особо созерцательное житие. За трапезой он принялся критиковать своего собе-седника, что тот слишком деятелен, не понимая, из каких побуждений проистекает сия деятельность. Терстеген вы-слушал всё молча и кротко; по окончании же трапезы он произнёс молитву, в коей препоручил принимавшего его хозяина Богу с такой любовью и сердечностью, что сей ве-ликий и ревностный муж, до крайней степени растрогав-шись добротой и смирением своего гостя, пал ему на шею и просил прощения.
В другой раз, в Амстердаме, Терстеген посетил со-брание, половина участников которого состояла из его приверженцев, а другая половина была настроена иначе. Среди последних был один благочестивый старец, всеми весьма почитаемый, высокой жизни и светлого разума. Ему было неизвестно простое, детское и сердечное устроение нашего друга; оно показалось ему напускным, и он стал задавать ему разные вопросы, доискиваясь какого-нибудь подвоха. Терстеген отвечал ему кратко, ясно и умно́, так что к концу беседы неприметно привлёк спрашивающего на свою сторону. Наконец, он закончил собрание такой проникновенной молитвой и благословенными пожела-ниями, что все присутствующие стали братски целовать и благодарить его, и расстались все в сердечном единении любви.
Здесь будет уместно сказать о его обращении с ищу-щими духовного назидания душами. Совсем неверно судят о нём те, кто полагает, что Терстеген стремился к таковому обращению или по своему побуждению брался за душепопечение, сам предлагая кому-либо оное. Как да-леко такие суждения отстоят от истины, показывают его собственные многочисленные высказывания. Один до-брый знакомый просил его лично встретиться с некото-рой дамой, пригласив её к себе; на это наш почивший друг отвечал следующее:
«Сестра N. N. — благородное и внутренне стремящее-ся к Богу сердце, одна из любезнейших мне душ в Г.; но пригласить её я не могу. Прошло то время, когда я пел: “О, сколь я утешаюсь, Господи, смотря на души, льнущие к Тебе”48. Тогда я жил в неизвестности, время от времени посещал собрания и любил братьев и сестёр как бы издали, не связывая себя ничем; и от меня никто ничего не ждал. Сейчас всё по-другому. Но я никогда, ни в какое время не находил ни радости, ни жизни в том, чтобы обращаться с душами и заниматься ими, как бы сердечно я их ни любил. Живое познание Бога, столь внутренне близкого ко мне и в такой полноте довольствующего меня, порождало во мне постоянное и глубокое стремление к отделению от всего и к жизни с одним только Богом. Я служил ближнему, хо-рошо ли, плохо ли, лишь потому, что к этому подвёл меня Божий промысл и я был обязан следовать ему. Ах! как ча-
48 Третья строфа из гимна «Молитвенные воздыхания о братьях и сёстрах». См.:
сто люди мешают нам, а мы мешаем им! Кратко говоря: моя максима: “охотно с детьми, но несравненно желаннее — с Отцом”. 19 сентября 1766 г.».
Этому же адресату Терстеген писал 3 апреля 1767 года: «На этой неделе у меня было четыре визита из разных мест Бергишской земли, а сейчас уже несколько дней гостит один посетитель из С., очень благочестиво настроенный. Латинская пословица
Немногим раньше он восклицал в письме тому же: «Ах, Господи! какое преимущество имеют души, могущие зани-маться только Тобой и собой! И какой грязной становится и самая драгоценная жемчужина, когда она пройдёт чрез многие руки! Но да будет благоугождение Тебе нашей пи-щей и соприсутствие Твоей любви нашей силой! 6 марта 1767 г.».