В это время в семье случилась большая беда. В связи с разделом имения Афанасий Иванович, прослуживший конторщиком у господ Боратынских 33 года, внезапно лишился места. «Кажется, это было первое горе и в нашей семье, и в моей жизни». Надо отдать должное господам, «они подарили нам ту избу, то есть часть флигеля, где мы жили». Сосед-ключник умер, а потому другая часть флигеля была полностью отдана в распоряжение большой семьи. Однако земли своей не было. «Куда идти? Чем жить? Кому какое дело? Каждый думает лишь о себе…».
Афанасий Иванович, помимо бесплатного помещения, ранее получал от господ месячную плату. «Например, на моей уже памяти, – пишет святитель, – наша семья получала два пуда муки, полмеры пшена, керосин и соль; и, вероятно, солому и сено для коровы. А сверх всего – 22 с половиной рубля (почему такая дробь – не знаю). <…> Вероятно, была какая-нибудь скромная плата помимо “месячного”». И вот теперь всего этого семья лишилась. «Ни клочка земли нет, ни ремесла отец не знает, кроме письмоводства».
Тем же летом Афанасий Иванович арендовал небольшой участок земли, где начал выращивать арбузы, дыни и огурцы. Первый год оказался урожайным и семья получила приличный доход. Но на следующий год из-за холеры овощей никто не покупал и случился убыток. Оставалось искать другой заработок. Отец устроился помощником церковного старосты и арендовал одну десятину под рожь, чтобы иметь свой хлеб. «И вся наша семья, – пишет святитель, – никогда прежде не работавшая на поле, занималась теперь и этим. Летом мы пасли двух своих коров. Но все же и этого недоставало на прожитие восьми душ».
Беда не приходит одна. Вскоре сестра Натальи Николаевны Евдокия умерла, а ее одинокий супруг лишился места и вместе с четырьмя детьми-сиротами переехал из Умёта на несколько месяцев к Федченковым. «И вот тут особенно тяжело стало». «Бывало, сидим все на печи (топили мало, все берегли). Отец что-то читает молча, мать вяжет, и горькие слезы бегут ручьями из ее глаз. Мы жутко тоже молчим… Ох! Тяжкое время было! Близкое к трагическому ужасу… Да, бедность нелегко переносить, иногда отчаяние подкрадывается к душе обездоленных людей. Хорошо еще, что наша семья была всегда верующей, и это облегчало нам нести страдания…» Не дай Бог кому пережить.
За последующие два года отношения между супругами крайне обострились. Доходило до того, что Наталья Николаевна держала около себя топор «и говорила мужу, что если прикоснешся ко мне, то конец твоей жизни». «Со временем, по благодати Божией, все это прошло и они вновь зажили дружно», – рассказывал владыка. А о тех тяжелых временах даже и не хотел вспоминать. Лишь упоминал, как в последний раз посещая семью весной 1918 года, мать, между прочим, сказала ему со слезами:
«– Трудно нам жилось! Но одно лишь скажу: отец у вас был святой!
– Почему – святой?
– Уж очень терпелив был: во всю жизнь свою никогда не роптал».
Чтобы как-то свести концы с концами Наталья Николаевна приняла непростое решение и арендовала в селе право торговать вином. «Выгодное это было дело, – пишет святитель, – но ужасно соблазнительное: постоянно пьяные вокруг, брань, драки и, конечно, уже грешное дело. Мне из детей особенно было неприятно, но иначе жить было нечем». Через два года появился конкурент, который за право торговли предлагал сельскому обществу цену выше. Посоветовавшись с сыном Иваном, который «был тогда болен, лежал в лихорадке», Наталья Николаевна отказалась от торговли. А вскоре отца пригласили конторщиком в село Софьинку за 12 рублей в месяц. «Так раздельно мы жили опять несколько месяцев».
Три года обучения в Сергиевской школе подходили к концу. Старшего, Михаила, «выпустили на экзамен», а Ивана оставили еще на один год, «так как в 9 лет не полагалось допускать до экзамена и выдавать свидетельство». «И добрый учитель [Илья Иванович] занимался со мною одним особенно: синтаксисом, чтением книг и чуть ли даже не дробями, а кроме того, иногда поручал мне, малышу помогать ему учить других, особенно новичков. Так и это все пошло мне на пользу».
Через некоторое время Афанасий Иванович получил в Софьинке маленький домик и вся семья перебралась туда. Село располагалось чуть ближе к городу Кирсанову и родители решили отдать Михаила и Ивана в уездное училище. Обучение там было трехлетним. «Оттуда были неширокие пути, – пишет владыка. – Телеграфистом на почту (мне нравилась их форма с «золотыми» пуговицами!); писцом в контору; может быть, волостным писарем в селе, ну и – куда судьба загонит».