Передо мной выстраивается вереница страждущих людей, жаждущих суровой коммунальной правды. Рассказ о чуть теплых батареях — полчаса. Повествование о нелегкой и весьма замысловатой судьбе внутридомового счетчика — сорок минут. Опера в трех частях о лиходействе и разгильдяйстве управляющих — от часа до двух. Я ползаю по блохастым подвалам, фотографирую помойки и рассматриваю документы, подтверждающие воровство, коррупцию, взяточничество, государственную измену, продажу военных секретов, содомию и полнейшее моральное разложение городского коммунального начальства.
Я пишу разгромные статьи, на которые всем чихать. Обращаю внимание, что мне восемнадцать лет, и у меня от этих разборок, стояков, смесителей, счетчиков и прочей коммунальной нудятины начинает дергаться глаз. Мне это все «до лампочки». Мало того, я не совсем понимаю, а точней, совсем не понимаю, о чем пишу. Единственный стояк, который меня волнует — это мой, исключительно в присутствии миловидной дамы. Но из-за такой нервной работы о представительницах прекрасного пола я вспоминаю все реже и реже. Зато во снах все чаще старушки обольстительно демонстрируют мне свои счета за коммунальные услуги, сладострастно прижимаясь к разгоряченным батареям на фоне вылизанных мусорных площадок. Тьфу, срамота.
Я отчаянно рассылаю резюме. В конце текста, рассказывающего о моих мыслимых и немыслимых достоинствах, вместо желаемой зарплаты надпись: пожалуйста, заберите меня отсюда! Готов работать за еду, за остатки еды или даже за корм, хотя это уже перебор. В любом случае, еще немного — и я, услышав слово «стояк», буду становиться безжалостным маньяком-убийцей!
Дома каждый день подкалывает отец.
— Странно, — говорит, — получается. Ты же гвоздь в стенку забить не можешь, а в газете о целой жилищно-коммунальной отрасли пишешь, да еще учишь, как ремонт делать. Либо в тайне ты — прирожденный инженер и строитель, но мы по какой-то досадной случайности этого таланта до сих пор в тебе не разглядели. Либо ты какую-то херню пишешь. Думаю, второе немного ближе к правде.
Хорошо, что хоть мама мной гордится. Хотя, по правде говоря, особо гордиться нечем, то есть некем.
Первая нормальная работа
Продолжаю страдать и работать в газете. В один прекрасный день приходит ответ на мое резюме. Один из самых раскрученных и модных каналов нашего города (непонятно зачем) ждет меня на собеседование. Радость, восторг и панический страх. Понимаю, что с моим опытом вряд ли смогу задержаться на таком месте: мозгов не хватит. А, ладно, была — не была! Кто знает, может быть где-то в глубине души я божественно талантлив, только пока об этом не знаю. Вот сделаю свой сюжет, а мне будут стоя аплодировать, торжественно дадут медаль и поставят памятник с конем… то есть на коне.
Не будут, не дадут и не поставят — теперь точно знаю. Как-то утром я пришел на собеседование. Встречали меня две строгие и очень важные женщины: Белла и Анна. Я тогда еще не знал, что они мои будущие начальницы.
— Скажу честно. Наш канал может перекупить крутых журналистов с других редакций, но руководство решило по соображениям жадности воспитывать собственные кадры, — начала разговор Белла. — Возиться мне с такими, как ты, некогда. Ищи темы, снимай сюжеты. Выйдет твое творение в эфир — получишь гонорар. Будешь хорошо работать — возьмем в штат и поставим оклад. Если наоборот — выпрем безо всякого сожаления коленом под зад. По-моему, все честно. Согласен?
— Если других вариантов нет, то согласен.
— Варианты ему подавай, — говорит вторая женщина, Анна. — Давай по твоему резюме пробежимся. Так, где ты там работал?
— Проходил практику на городском канале, потом участвовал в проекте, но он в эфир не пошел, потом в газете…
— Понятно, нигде. Какие у тебя планы на нашем канале?
— Я хочу снимать честные сюжеты!
— Понятно, никаких.
— Ну и зачем ты нам такой нужен?
— Так это… Я же объявление увидел, резюме отправил…
— Не парься, это риторический вопрос.
Буквально в этот же день я влился в свой новый коллектив на должности молодого, но не совсем перспективного оленя. Анна проводила меня в редакцию и представила коллегам. В большой комнате с компьютерами и другой аппаратурой расположилась пара десятков телевизионщиков: новостники, спортивные журналисты и редактора, создающие тематические программы. Комната жужжит: одни печатают тексты, другие смотрят отснятое видео, третьи просто болтают.
Меня определяют к новостникам, с которыми я постепенно знакомлюсь.
Белла — главный редактор новостной редакции. Интеллигентная, строгая, но справедливая. С подчиненными держит дистанцию. На меня смотрит, как на жалкого новорожденного тушканчика. Сидит в своем кабинете где-то на вершине вулкана и проверяет наши бездарные тексты. В редакцию заходит редко.
Анна — заместитель Беллы. Коронная фраза: «Я не знаю, что мне не нравится, но мне не нравится. Иди перепиши».