Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— Беззаботное? — переспросил Душан, заметив некую нелогичность в словах соседки. — Но ведь беззаботное и без всяких претензий к жизни — это разные понятия даже противоположные. Беззаботный — это, простите меня, дурак. А человек без претензий к жизни — мудрец, своей неприхотливостью желающий облегчить себе жизнь.

Вазира слушала его, глядя ему прямо в глаза и радуясь такой неожиданной словоохотливости и интересным суждениям.

— Может быть, я неточно выразилась?..

— Нет, вы очень точно выразились, — сказал Душан. — Потому что тот, кого иногда называют дураком, есть на самом деле мудрец, ибо только мудрец может не бояться прикинуться дураком…

Такой поворот разговора Вазиру чем–то не удовлетворил, и посему она поспешила внести ясность:

— То, что вы говорите, очень интересно. Но я близкая подруга Каримы. И смею вам сказать, что мудрости там нет ни грамма.

— Может быть, я ведь ее не знаю. А потом, к чему женщине мудрость? — вдруг снова заскучав и потеряв интерес к беседе с Вазирой, сказал Душан. И уставился на подругу Мордехая — маленькую, черную девушку с острым подбородком, желая увидеть, какие у нее руки, в форме ли «гусиной лапы», как пророчили ему мальчики, называя ее женщиной–демоном. И, увидев, как ловко орудует она ножом и вилкой, кивнул Мордехаю, показывая свою пятерню: мол, все в порядке с твоей подругой.

Мордехай понял и, вместо того чтобы ответно похвалить напарницу Душана, состроил глубокомысленную физиономию, поглаживая ладонями себе щеки и надувая их, что должно было, видимо, означать: какая у тебя неприступно–холодная подруга, профессорша — решаете вечные вопросы?..

«И вправду, она меня не трогает… говорим всякое скучное», — подумал Душан, глянув недовольно на Вазиру, которая, видно по всему, переживала, наклонив красное от обиды лицо над тарелкой, все — и напротив, справа слева — непринужденно болтают, обращаясь друг к другу на «ты», смеются, подтрунивая над своими сокашниками и воспитателями, хвастают, бахвалятся, говорят о самом простом, обыденном, что им интересно, — джинсовых брюках, хоккее, породах собак, марках автомашин, одичавших без хозяев ослах… Интересно понаблюдать, как ведут себя мальчики, словно надевают на себя маски, чтобы показаться совсем другими, понравиться. Всегда тихий и печальный Мордехай вдруг сделался суетливым, словоохотливым со своей подругой — Сарой, а ехидный, злобный Дамирали, наоборот, выглядел сусальным, елейным, будто готов был расплакаться от умиления глядя на Саиду — девушку с надменным лицом и узкими, как у мышки, бегающими глазками. Только Аппак был самим собой — веселый и чуточку дерзковатый, и весь его облик, в котором не было никогда тени сомнения, нервной меланхолии, был устремлен к Кариме для забавы, смеха, легкости.

Впрочем, и Душан такой, как есть, и оттого все у него с Вазирой идет туго, скучно, пытаются после длинных пауз заговорить о чем–нибудь увлекательном, но, не умея держаться просто и естественно, как Аппак и Карима, раздражаются еще больше.

«Что за мука? — подумал Душан. — Она тихая и славная, не обидит. Значит, я неумелый…» И посмотрел на дальний стол в углу, где обедали воспитатели — гости и хозяева — во главе с остроумным и обаятельным Пай–Хамбаровым, — увидев, как ташлакские воспитательницы влюбленно смотрят на него и, перебивая друг друга, соревнуясь, задают ему вопросы, забыв о рядом сидящей, мрачной, ревнующей тетушке Бибисаре.

«Вот кто неотразим, наш «искусственник», — подумал Душан. — Надо было у него учиться… не всякой чуши химической, механической, которая все равно осталась непонятной, а искусству общения с людьми. А я с третьего класса стал к Пай–Хамбарову равнодушен…» — И провел Душан взглядом по всей длине стола, за которым сидели мальчики с напарницами, слыша, что общий, единый разговор, для всех поначалу обязательный, как этикет вежливости, потух, иссяк, дойдя до банальностей, и каждый теперь занят только своим разговором, более интимным, нежелательным для слуха соседней пары, и от всех этих десятков разговоров стоит сплошной гул, как стена, мимо которой незаметно пробирались к выходу Аппак и Карима.

Для Душана этот дерзкий шаг приятеля, уводящего из столовой свою подругу, показался столь неожиданным, что он даже привстал, чтобы посмотреть, видит ли это Пай–Хамбаров. Директор продолжал увлеченно что–то рассказывать, не замечая, а может быть, притворяясь, что не замечает, а когда Душан снова сел, поерзав на стуле от нетерпения, Аппака и Каримы уже не было в зале.

«Куда ее повел? — растерянно, подумал Душан. — Неужели так быстро… целовать?» — И неожиданно обратился к Вазире, как бы прося ее пожалеть, быть к нему снисходительной:

— Простите… я так с вами… у меня неприятность… и так совпало, что именно сегодня…

— А что, если не секрет? — не откликнулась, а будто защебетала от удовольствия Вазира. — Может, я смогу помочь?..