Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

И эта ее взволнованность, возбужденность снова чем–то подавила Душана, ее готовность банально утешать, лезть в его личное показалось Душану посягательством — все сокровенное должен носить в себе, не раскрывая, не делясь ни с кем. И может, оттого, чтобы не давать волю своему раздражению, не казаться снова нестерпимо скучным, Душан неожиданно встал, шепнув Вазире:

— Идёмте к выходу… не бойтесь, — и вышел из–за стола, пропустив вперед Вазиру, которая была в восторге от его затеи, и пошел, держась ровно и горделиво, не прячась, как Аппак, довольный своей выходкой и как бы любуясь собой со стороны.

Жаль — ни одна из увлеченных пар не заметила, как идет к выходу Душан, ведя подругу, и только у самой двери, когда он уже ступил одной ногой за порог, послышался голос Пай–Хамбарова:

— Душан, это как понять?

Душан спокойно глянул в сторону далекого стола воспитателей и ответил:

— Спасибо за обед! — и почувствовал, как теряет сразу независимость и горделивую осанку, становясь обычным нарушителем дисциплины от стольких укоряющих взглядов воспитателей, и своих и чужих, ташлакских. — Мы здесь… прогуляемся во дворе… — И шагнул за дверь, слыша, как укоряют ташлакские воспитательницы отставшую, растерявшуюся Вазиру:

— А ты, Вазира?! Шадыева, вернись! Стыд какой!

«Вернись, и я тебя прощу», — запели в один голос девушки вслед смущенной, раскрасневшейся Вазире, которая вышла во двор, смеясь, довольная тем, что осилила в себе робость, протянула Душану руку, как бы отдавая во власть его защиты, дружбы, великодушия.

Душан взял ее за руку и побежал вместе с ней к коридору, подальше от окон столовой, слышал, как Вазира говорит одобрительно:

— Вы, оказывается, решительный… Не то что я, трусиха…

Он лишь снисходительно улыбнулся в ответ, чувствуя как, отрезвленный видом пустого двора, не донесет даже до первого коридора весь свой пыл, дерзость, все обаяние игры — нахмурится, сделается опять недоступно–холодным, потому что казалось Душану: Вазира со своим подбадриванием, одобрением давит на него, посягает, не зная, что Душан боится всего чрезмерного — высоких похвал, восторгов, радостного веселья, не зная, как с этим сладить, чтобы потом не разочароваться.

— А мы ведь не первые ушли так… — проговорил Душан, желая узнать: видела ли Вазира, как вышли впереди них Аппак с Каримой.

— Да, ваш приятель и моя приятельница первые догадались покинуть это скучное сборище жующих без конца…

— Ну вот — видите?! — в тон ей, иронично и нервно не в силах более притворяться, воскликнул Душан. — Есть люди решительнее нас. — И, крепко сжимая ее руку, побежал к комнате отдыха второго двора, уверенный почему–то, что Аппак именно там с Каримой и прячутся от всех.

Еще какое–то время вдоль стены классной комнаты Вазира бежала с ним, догадываясь, кого он ищет в своем безудержном возбуждении, упрямстве, еще раз заставляла себя быть снисходительной, терпеливой, сдержанной, но почти у самого порога комнаты отдыха не выдержала и резко остановилась, и чуть не заплакала от обиды, удивившись тому, что Душан будто и не заметил, не понял, что произошло, дальше он уже сделал несколько шагов один, разгоряченный, ничем не сдерживая себя, забежал в переднюю и резко потянул к себе дверь.

Дверь распахнулась, и за то короткое время, пока Аппак с Каримой опомнились и повернулись на скрип, Душан успел заметить, как приятель крепко держал свою подругу за талию, пытаясь поцеловать ее, и как Карима, наклонив голову назад в изгибе красивого тела, не поддавалась — лишь прыгали они оба в такт, смеясь и покачиваясь…

— Извините… надо дверь закрывать, — проговорил Душан без волнения в голосе и даже цинично, чтобы подавить в себе ревность, но тут же пожалел, испугался, потому что заметил на себе презрительный взгляд Каримы, в нетерпении повернувшейся к Душану спиной, будто она в чем–то его заподозрила; и лишь Аппак, пожелавший сгладить неприятное впечатление, великодушно спросил:

— Что тебе, Шан? Действительно, дверь… Опыта почти никакого. А где твои Вазочка? Можешь ее напротив, в спальню…

Душану не понравилось то, как Аппак говорит, и, чтобы не давать волю его развязному тону, он захлопнул дверь перед самым его носом и выбежал во двор, вспомнив, как поступил нехорошо с Вазирой, дурно и не по–мужски.

Он обежал весь двор, затем по коридору — к спортивному полю, вернулся назад к столовой в тот самый момент, когда все уже выходили оттуда, чтобы направиться в клуб. Увидев Душана, одиноко идущего за всеми с виноватым видом, Пай–Хамбаров отстал от толпы, чтобы тихо сказать ему:

— Конечно, я понимаю, Темурий, девушки, волнение, хочется показаться перед ними мужественными, развязными. Но учти, что мужественный не обязательно развязный, недисциплинированный, а наоборот. Мужественный это терпеливый, и только такие, поверь моему опыту, могут добиться успеха у девушек. Так что прошу тебя без выходок…

«Да я вовсе не развязный, — хотел ему ответить от обиды Душан, но промолчал и подумал с горечью: — Я несобранный, как Аппак, неумелый…»