Жизнеописания трубадуров

– Слыша тогда, что я мог с самого начала использовать рифмованные стихи на народном языке[197] и латинскую прозу или латинский метрический стих, я все же, предоставленный сам себе, не мог выполнить все это одновременно и посему зычным голосом воззвал к Любви, умоляя ее, чтобы она каким-либо путем соблаговолила даровать мне Милость, и мне было бы посильно справиться и с рифмованными стихами на народном языке, и с латинской прозой. И вот в моих ушах зазвучал некий голос, еще не приступивший к изложению Предписаний: "Возьми два пера и пиши уверенно – пусть одно из них будет возвышенным, а второе низменным, и сразу примись за то и другое"[198], что я и сделал... Любовь в этом ко мне снизошла и пожелала уподобиться человеку, чтобы показать, что есть человек, пожелав также говорить рифмованными стихами, которые порою требуют краткости, а порою чрезмерной протяженности слога; латынь же, которая весьма многим понятна, она пожелала соблюсти со всей тщательностью. Взяться за метрические стихи мне было не по душе, во-первых, потому, что они, подобно стихам рифмованным, не свободны от некоторых недостатков, а также потому, что ныне больше нравится, доступнее и более принята проза, и, равным образом, потому, что сочинение стихов, рождавшихся прежде из сердца поэтов, превратилось ныне, как известно, в плутовство и обман[199]. Я захотел писать рифмованные стихи на народном языке ради знатных людей моего отечества, которые не понимают латыни... Впрочем, ты мог бы спросить: ‘Те изображения, которые ты набросал, увидел ли ты там же и такими же, то есть столь же грубо исполненными, какими, не будучи художником, исполнил их ты, или ты был сначала немного этому обучен?" Все это достаточно разъясняется ниже, в начале XI части "Признательности", где также рассказывается и о сути замысла вышеупомянутой госпожи. Пояснив с помощью Божьей это предисловие, я, прежде чем последовать дальше, говорю и заявляю, что все мои сочинения, рассматривающие Любовь, я понимаю духовно, но не все поддается общедоступному объяснению. Там же, где я явно говорил о плотской любви или без слов подразумевал таковую, например, в некоторых моих ответах на двадцать три вопроса о любви[200], а также в тринадцати рисунках, посвященных той же Любви, кои ты увидишь ниже в приложении к книге и в книге "Цветы изречений... ", каковые ответы в сокращенном виде изложены мною во многих других моих сочинениях, хотя и не все пребывает в пределах Любви Божественной, я не колеблясь могу утверждать, что никогда не говорил о любви недозволенной, но, восхваляя дозволенную, всегда осуждал и теперь осуждаю любовь недозволенную.

– Откуда Арригетто[201]:

Если кого запятнала хула бесславящим знаком, –
Много потребно воды, чтобы смылся позор![202]

А вот что сказал сеньор Район Анжуйский[203]: "Скупец, дабы не жить в нищете, всегда живет в нищете".

– Сеньор Гильем де Бергедан, как сообщают, сказал, что нужно освобождаться от бремени размышления о ничтожном, дабы с большей легкостью вершить важное. Сеньор Бертран де Борн однажды заметил, что ему никогда не приходилось заниматься делом настолько значительным, чтобы он использовал ради него все свои знания[204].

– Гараграфоло Гриболо заявил, что этот раздел никуда не годится, и в подтверждение своей правоты сослался на "Искусство любви" Овидия и на многих других, а также на сочинения госпожи Аулианы Английской и госпожи Бонабакаи из Пизы, равно как и на сочинения Гильема де Бергедана, и что сеньоры хотят услышать о том, что имеет отношение к любви помимо высказываемого ниже в части, именуемой "О рассудительности", то есть в части IV. Я не привожу его разнузданных слов, но заявляю, что они были неподобающе злобными. Речь может идти или о добропорядочных женщинах или же о дурных; если о дурных, то эта книга их не рассматривает; если о добропорядочных, то раздел этот ясен. А что касается до того, что иным, пожалуй, было бы по душе, чтобы повествовалось об обманах и всевозможных уловках, то я утверждаю, что, буде ты желаешь понравиться этим последним, то пиши с надлежащей благопристойностью, и ты гораздо больше придешься по сердцу не только добропорядочным, но и дурным, если окажутся таковые, и все они станут превозносить тебя похвалами. Подкрепляет этот раздел и сказанное Фолькетом Марсельским[205], а именно, что тот, кто любит честную женщину, любит сильнее, чем любящий ветреницу, ибо благосклонность честной ценится выше и ее оберегают. Он высказал это на своем языке.

– И поведал на своем языке Пейре Раймон[206], что с помощью этих коротеньких повестушек[207] он немало воздействовал на душу своей госпожи, дабы она соблюдала верность ему. – А провансалец Гильем Адемар[208] сказал, что пренебрежение к мелкому люду означает не что иное, как нежелание возвеличить себя, и что тот, кто никогда не снисходит к низшим и не считает, что заслуги их возвышают, – человек, несомненно, ничтожный.