Жизнеописания трубадуров

…………………………………
Гобьер, стремясь к мечте своей,
Провел в пути немало дней:
Уж не одна прошла неделя
И он – в трех милях от Файеля.
Приют надежный отыскал
И столько времени прождал,
Чтоб в безопасный день и час
Заветный выполнить приказ.
Окольным он идет путем:
Поменьше путников на нем,
Поменьше страх, чтоб не узнали,
Нередко здесь они бывали –
Гобьер и господин его.
Грозить, казалось, ничего
Не может здесь. Но – горе! Вдруг
Пред ним обиженный супруг
Так неожиданно явился,
Что вздрогнув, он остановился,
А тот, Гобьера разглядев,
Тотчас же впал в жестокий гнев:
Признал он сразу в неизвестном
Того, кто в деле столь бесчестном
Для имени его, усердно
Помог, как должно, службой верной
В те дни сеньору своему.

И рыцарь говорит ему:

"Пришелец дерзкий, странно мне
Вас видеть здесь, в моей стране,
Где со своим сеньором вместе
Вы учинили мне бесчестье.
С письмом явились вы сюда?
Я вижу, – нет у вас стыда.
Злочастен будет ваш приход,
И нынче вас погибель ждет.
Своими же руками я
Петлю накину на тебя, –
Как ты пощады ни проси –
На зло владетелю Куси".

Испуган речью столь надменной,

Гобьер ответствует смиренно:
"Ах, сударь, пощадите! Вы
В угрозах этих не правы,
И гнева я не заслужил:
Ведь вами же отпущен был
К моим сеньорам в путь далекий,
И разве мне – укор жестокий,
Что полюбил он госпожу?
Хорош иль плох, ответ держу
Как ваш сородич, перед вами".
Смягчен покорными словами,
Сеньор свой гнев слегка сдержал
И так Гобьеру отвечал:
"Куда, зачем идешь – скажи,
Но пуще смерти бойся лжи,
Не то тебя я вздерну, друг,
Без лишних слов на тот вон сук.
С владетелем Куси простился
Ты где, когда? И возвратился
Он из-за моря, или нет?"
"Клянусь, правдивый дам ответ,
Узнайте, сударь, умер он
И был в Брандисе погребен.
А я иду к себе домой
И обращаюсь к вам с мольбой
Без гнева отпустить меня,
Худого мне не причиня.
Вам польза будет небольшая,
Когда, обиду вымещая,
Меня решитесь погубить".
"Э, нет, так просто отпустить
Тебя нельзя. Ну, без затей –
Разоблачайся поживей,
Все обыщу, и если что
Найду недолжное, никто
Тебе не станет помогать:
Велю тебя четвертовать.
А не окажется худого,
Так убирайся по-здорову".
Он кончил, грозен и гневлив,
Гобьер от страха еле жив,
И говорит: "Ах, мой сеньор,
Склоните милосердный взор
К тому, кто всю без лишних слов
Поведать правду вам готов
Все расскажу я, только вы
Моей повинной головы
Рубить не повелите с плеч".
Сеньор в ответ на эту речь
Дает ему соизволенье.
"Христос одно мое спасенье, –
Тот начал, – ваш обидчик пал.
Из мира нашего попал
Он волей Божьей в мир иной,
Сражен губительной стрелой.
Но перед смертью дал завет, –
Чтоб госпоже его привет
Я передал, стократный, страстный,
Чтоб из груди его злосчастной
Я вынул сердце и с приветом
Вручил, как дар, в ларце вот этом.
Сеньор мой милостивый, верьте,
Всю правду, как пред ликом смерти,
Я ничего не скрыв, сказал".
И тут сеньор возликовал:
Настал обидчику конец!
Дрожа, хватает он ларец,
Не медля, не беря ключа,
Срывает крышку сгоряча:
Вот сердце, прядь волос, и он
Смеется, злобой распален.
Письмо находит и читает,
Но осторожность соблюдает:
Сложил, как было, а печать
Сумел сберечь и не сломать.
Потом Гобьера он зовет
И с ним такую речь ведет:
"Да, повезло тебе, что я
В сердцах не порешил тебя.
Однако, избежав петли,
Ты уходи с моей земли,
Не то, хоть ты и парень ловкий,
Болтаться будешь на веревке".

Гобьер уходит сам не свой,

Спешит направиться домой,
В Файель – взволнованный сеньор,
Заводит важный разговор
Он с главным поваром, – какое
Готовить к ужину жаркое –
И кур и жирных каплунов,
И повар выполнить готов
Все, что указано самим
Его сеньором... "Мы дадим
Курятины отведать всем,
И с ними я ее поем.
Однако госпоже своей
Ты приготовь, да повкусней
Вот это сердце, ей одной".
"Да разразится надо мной
Господень гром, коль госпожу
И вас, сеньор, не ублажу".
Старался повар, клал приправу,
И блюда удались на славу.
Довольны будут все и сыты.
Вот час настал. Столы накрыты.
Расселись люди по местам.
Разложена по всем столам
Еды разнообразной груда.
Из кур заказанное блюдо
Лакеи подали уже,
Но сердце – только госпоже.
Все дружно хвалят угощенье,
Сама хозяйка восхищенье
Не может скрыть, еды вкусней
Еще не предлагали ей.
"Жаль, что таких чудесных блюд
У нас совсем не подают.
Неужто им цена такая
Уж непомерно дорогая,
Что чаще делать их нельзя?
Вкусней еще не ела я".
И отвечает ей супруг:
"Не удивительно, мой друг,
Что вам по вкусу пища эта.
Ищите хоть за краем света –
Другой подобной не найти,
За деньги не приобрести".
"Но что же ела я, скажите
И блюдо это назовите".
"Обманывать не стану вас, –
Вам сердце подали сейчас.
Да, сердце из груди того,
Кто вам дороже был всего, –
Владетеля Куси. Оно
Здесь было только вам дано;
Могу, сударыня, ручаться,
Я сам и наши домочадцы
Другой насытились едой.
Он вам любезен был живой,
А я перетерпел тогда
Немало горя и стыда,
И вот, – хоть и ничтожна месть –
Я дал вам это сердце съесть".
Дрожит хозяйка от испуга,
Но говорит в ответ супругу:
"Поверить, сударь, не могу я
Никак в неправду эту злую.
Ведь более уже двух лет
Его в пределах наших нет.
С тех пор, когда ушел он в рать
За гроб Господень воевать".
Сеньор тогда слугу зовет:
"Подай мне живо ларчик тот.
Супруге доказать могу
Я с полным правом, что не лгу".
Ларец серебряный открыт:
Там локон срезанный лежит.
Потом, чтоб убедить вполне,
Сеньор письмо прочел жене
Все до конца. Не упустил
Ни слова в нем и ей вручил.
"Прошу, взгляните на печать:
Вам герб Куси легко узнать".
И тут же добавляет он:
‘Теперь и вы, я убежден,
Поверили, что в самом деле
Возлюбленного сердце съели".

А госпожа ему в ответ:

"Увы! Мне горя горше нет.
Клянусь же горю своему,
Что в рот я больше не возьму,
Сеньор мой, пищи никакой,
Не оскверню себя другой,
Когда такую нынче ела.
Мне бремя жизни надоело.
Смерть! Я зову тебя, приди
И от всего освободи".
И так ее сразило горе,
Что свет дневной померк во взоре.
И как сидела за столом,
Так пала на него ничком.
Народ засуетился тут,
Скорей в постель ее несут.
И, как покойница, бледна,
Недвижная, лежит она.
Нет сил в ней вытерпеть страданье,
Когда же все-таки в сознанье
Она потом придти смогла,
То вздох глубокий издала
И молвит: "Что со мной стряслось?
И мне пришла пора для слез,
Для жалоб горестных. О Боже!
Где тот, кто мне всего дороже?
Где нежность чуткая его?
Ведь не встречалось никого
У нас, в земле французской всей,
Кто был бы чище и верней.
Увы! Всего ужасней мне,
Что только по моей вине
Он за море ушел отсюда.
И горько, и смертельно худо
И страшно сердцу моему.
Я верила, что обниму
Любимого, когда вернется.
Теперь надежда не проснется:
Его на белом свете нет, –
Так для чего мне белый свет?
Он мой, и это доказал:
Он сердце мне свое прислал.
Могу ли я, великий Боже,
Не подарить ему того же?
Да! Ради истинной любви
Я ныне кончу дни свои".
Иссякли силы у нее,
Она впадает в забытье.
Когда ж заговорила вновь –
То про него и про любовь.
Дрожит она, ломает руки
И вся искорчилась от муки,
Что душу тянет из нее.
И смерть уже берет свое:
Глаза глубоко закатились,
Уста слегка зашевелились,
Произнося едва-едва
Молитвы кроткие слова.
Душа скорбящей отлетела.
На ложе вытянулось тело,
Бессильная пустая плоть.
Да сжалится над ней Господь.

В тот час стоял там и супруг,

Все в нем перевернулось вдруг.
От ужаса и горя злого
Не может вымолвить ни слова,
К тому ж его объемлет страх
При мысли о ее друзьях:
Чтоб не пришли за дело это
С оружьем требовать ответа.
Торжественно и пышно он
Обряд исполнил похорон.
И правда: в скорости про все
Узнали родичи ее.
Они решили, что злодей,
Подав такую пищу ей,
Сгубил жену без угрызенья,
А им теперь – свершить отмщенье.
Но длить рассказ мой ни к чему.
Все согласились, что ему
Во искупление вины
Уехать должно из страны.
От отплыл за море без спора
И хоть вернулся, да нескоро.
И мало радости обрел.
Жизнь одинокую повел,
Тянул недолго и угас.

Теперь окончен мой рассказ

О любящих, в которых страсть
Над временем имела власть,
И стойкость сохраняла свято
И верностью была богата.
И всем любовникам она
Примером послужить должна.