До сих пор мы говорили о поэтической и куртуазной культуре трубадуров, шире – о "литературном быте" в куртуазном мире, лишь исподволь касаясь собственно жизнеописаний наших поэтов. Но прежде чем перейти к самим жизнеописаниям, необходимо сказать несколько слов о роли средневековой провансальской поэзии в последующей истории европейской литературы. Не будет преувеличением сказать, что поэзия трубадуров положила начало всей последующей лирической поэзии Европы. Поэзия провансальцев лежит у истоков итальянской лирики, ей многим обязан Данте, она оказала влияние на становление поэзии французских труверов и немецких миннезингеров. Через творчество Петрарки и поэтов-петраркистов трубадуры продолжали влиять на последующую поэзию Европы, как это прекрасно понимали позднейшие итальянские гуманисты. Большой интерес в этом отношении представляют приведенные в Дополнении первом (II, 2) "Пролог и письмо" Маркиза де Сантильяна, который, посылая свои сочинения коннетаблю Португалии, пытается установить место трубадуров в истории романоязычных поэзии, утверждая, что "происходя из... лимузинских земель и краев... искусство стихосложения распространилось среди обитателей Цизальпинской Галлии", а в другом месте – что "всех перечисленных... из итальянцев, провансальцев, лимузинцев, каталонцев... и прочих народов в прославлении и превознесении этого искусства (т.е. искусства поэтического) опередили и превзошли обитатели Цизальпинской Галлии и провинции Аквитании", – т.е. первые трубадуры. Но не забудем и о новой волне влияния трубадуров на литературу эпохи романтизма и постромантизма после "открытия" их наследия в конце XVIII в., связанной с именами Гейне, Уланда, Кардуччи, называют трактат Стендаля "О любви", "Сорделло" Браунинга и "Принцессу Грёзу" Ростана. Здесь, однако, уже должна идти речь о влиянии не самой поэзии трубадуров – усложненной, малодоступной, трудно переводимой, почти герметичной лирики на непонятном языке, к тому же непопулярной у романтиков, считавших ее скудной и однообразной и, в сущности, по-настоящему ее не знавших, – лирики, однажды давшей толчок поэтическому развитию Европы и на шесть веков прочно забытой везде, за вычетом небольшого круга знатоков в Италии и в самом Провансе. В данном случае следует говорить о влиянии на романтиков не столько самой лирики трубадуров, сколько именно вторичных по отношению к ней, несколько более поздних текстов – так называемых провансальских "биографий" трубадуров. (Непосредственно к поэтическому наследию самих трубадуров снова обратятся уже скорее модернисты – Лафорг, французские сюрреалисты – Арагон, Т.С. Элиот и, особенно, переводившие их, как сказано, Рибмон-Дессэнь и Эзра Паунд.)
Жизнеописания трубадуров (провансальское слово vidas правильнее всего было бы перевести словом "жития", если бы это последнее не было закреплено за определенным жанром святоотеческой литературы) долгое время трактовались при этом как какой-то поэтичный, но весьма подозрительный привесок к лирике трубадуров, заслуживающий всяческого недоверия. Однако, не говоря о второстепенной и запоздалой роли жизнеописаний трубадуров как источника, которым пользовались некоторые писатели в прошлом веке, или о колоссальном их значении как кладезя всевозможных сведений о трубадурах, куртуазной культуре, жизни средневековых куртуазных дворов и т.п. – жанр этот имел большое самостоятельное значение в истории не только собственно провансальской, но и всей европейской литературы, где он получил непосредственное продолжение в жанре новеллы. Сам же жанр жизнеописания, или биографии, является одним из древнейших жанров мировой литературы, универсально распространенным как на Востоке, так и на Западе, где в античную эпоху он достиг вершины в биографиях Плутарха, а в средние века получил преимущественное развитие в только что упомянутых житиях святых. В самом деле, с древнейших времен человечество стремилось зафиксировать облик, слова и поступки наиболее значительных своих представителей, и элементы жизнеописания с древнейших времен сопутствуют разнообразным памятникам письменности и литературы, начиная от надгробных надписей и эпитафий до исторических сочинений и хроник, в составе которых они занимают весьма значительное место.