Жизнеописания трубадуров

Надо заметить, что жизнеописания трубадуров вместе с сопровождающими их "комментариями" к песням содержат иногда ценнейшие исторические сведения. Это в особенности относится к биографиям трубадуров, которые воспевали исторических лиц или сами играли какую-то роль в истории, как Бертран де Борн (удостоившийся обширных комментариев к 19-ти песням – рекордному числу для одного трубадура) или Фолькет Марсельский (впоследствии епископ Тулузский). Но главная ценность этих текстов состоит в том, что они составляют важнейший, а зачастую единственный источник сведений о некоторых трубадурах – об их происхождении и социальном положении, романах и связях, местопребывании и передвижении, а также об их творчестве и поэтической репутации. Это относится, в первую очередь, к тем трубадурам, которые не принадлежали, как Гильем Аквитанский или Дофин Овернский, к числу выдающихся исторических персонажей и относительно которых жизнеописания предоставляют зачастую уникальные сообщения.

Сведения эти, однако, как было сказано выше, чрезвычайно разнородны, и к ним действительно нужно подходить с осторожностью. Многие свидетельства этих текстов, несомненно, достоверны. Это, прежде всего, относится к тем жизнеописаниям, в которых авторы ограничиваются небольшой справкой о трубадуре и беглой оценкой его поэзии. Таковы жизнеописания Гираута де Салиньяка (XX), Гарина ло Брюна (XLIII) или одного из старейших трубадуров Серкамона (II): "Серкамон жонглер был родом из Гаскони, и слагал он песни и пастурали на старинный лад. И обошел он весь белый свет, куда только мог дойти, и за то прозвали его Серкамон" (т.е. "ходок-по-миру". – М.М.). Весьма поучительны два варианта жизнеописания Элиаса де Кайреля. Согласно первому из них, "пел он плохо и песни слагал худые, на виоле прескверно играл, а рассказывал еще того хуже, хорошо умел только записать слова и напев", зато по другому варианту, он был "сведущ в науках и весьма искусен в трубадурском художестве, как и во всем, за что ни брался... но за то, что презирал он свой век и сеньоров, не ценили его художества, как оно того заслуживало" (XXXV). В этом последнем варианте явно чувствуется полемическая интонация, стремление восстановить посмертно репутацию трубадура, при жизни недостаточно оцененного и явно занимавшего позицию независимого неконформизма. Подобная же нота окрашивает жизнеописание Маркабрюна, о котором говорится, что "все его слушали, боясь его языка, ибо настолько был он злоречив, что владетели одного замка в Гиенне, о коих он наговорил много худого, в конце концов предали его смерти" (III), – и Гираута де Калансона, – позволим себе еще раз процитировать выразительное свидетельство автора жизнеописания, согласно которому "недолюбливали в Провансе самого его вместе с его творениями, и мало чести видал он при дворах".

Мы привели примеры жизнеописаний, отличающихся лаконизмом и не содержащих иных данных, кроме конкретных фактов и сжатых оценок. Некоторые сведения, сообщаемые более подробными жизнеописаниями, носят, однако, совершенно иной характер, что дало повод позитивистской науке объявить большую часть этих текстов произвольными выдумками поздних авторов, главным источником которых были, якобы, песни, буквально ими понятые, вольно интерпретируемые. На обострение критического отношения к жизнеописаниям повлияло, кроме того, "разоблачение" параллельного источника сведений о трубадурах – книги королевского прокурора в парламенте Экс-ан-Прованса Жана Нострдама (брата известного астролога и пророка), выпущенной им в 1575 г. под названием "Жизнеописания древних и наиславнейших провансальских пиитов", перевод которых вошел в наше издание. Нострдам, хорошо осведомленный в провансальской литературе, действительно располагал кое-какими источниками, до нас не дошедшими, но расцвечивал почерпнутые из них факты плодами собственного воображения. Доверие к Нострдаму было окончательно утрачено после опубликования критических исследований Камиля Шабано. Но сочинения мистификатора из Экс-ан-Прованса, в свою очередь, непонятого и неоцененного, относятся уже к новому времени и никак не свидетельствуют о недостоверности аутентичных памятников XIII в.