Жизнеописания трубадуров

Примеров буквального или ошибочного прочтения песен трубадуров в жизнеописаниях и разо, конечно, достаточно много, но неизвестно, на какой стадии бытования этих песен с ними соединилось то или иное истолкование, – есть, однако, основания полагать, что истолкования эти "прирастали" к текстам на очень раннем этапе. Такие примеры начинаются со всевозможной путаницы с именами собственными, как Ломбардия вместо Нормандия, куда поехал веселиться Король-юноша (XI, разо одиннадцатое и другие), или же простейшего, несколько наивного перенесения, несомненно, вымышленного имени наперсницы возлюбленной Гираута де Борнеля, с которой (наперсницей) он ведет воображаемую беседу в форме куртуазного прения, и на самоё возлюбленную (VIII, разо первое). Точно также Фолькету Марсельскому приписывается роман со знаменитой "Императрицей" – дочерью византийского императора Мануила Евдоксией, женой Гильема де Монпелье, – на основании лишь его сожалений в песне о том, что после того как Гильем с нею разошелся и она ушла в монастырь, он больше не может ее воспевать (LXXII, разо второе). Особенно любопытны случаи буквального или неправильного истолкования трубадурских текстов, которые можно определить как "сюжетопорождающие" Упомянем такие примеры, как "психологическая новелла" о Гильеме де ла Торе, сошедшем с ума после смерти своей жены и каждый вечер извлекавшем ее из склепа, чтобы дознаться, жива она или нет, –восходящая к перетолкованным строкам трубадура, в которых он вопрошает, стоит ли жить влюбленному, если раньше умрет его подруга (XXXII); или легенды о притязаниях Пейре Видаля на императорский престол и наряжении его волком, к которым мы еще вернемся. Точно также история Арнаута де Марейля, не дерзавшего признаться графине де Бурлац в своей к ней любви и даже не решавшегося ей признаться, что кансоны, сложенные им в ее честь, сочинены им самим, а не другим трубадуром, опирается на доминирующие, при всей их формульности, мотивы любовной робости в его песнях (VII, 1), а сходная история с Раймбаутом де Вакейрасом, просившим у своей возлюбленной графини Беатрис Монферратской совета, открыть ли ему свою любовь, под видом рассказа о любви к другой даме, – на ключевое слово "совет" в комментируемой песне (LXX, 3). Если последние истории, восходя к живой метафорике песен поэтов, превосходно согласуются с их образами, то приурочение сюжета о безумном вдовце к персоне Гильема де ла Тора представляется вполне случайным, и такие случаи касаются как раз наиболее экзотических сюжетов, вплоть до истории "съеденного сердца" Гильема де Кабестаня, "привязанной" к имени этого трубадура на основании лишь нескольких стихов одной из его песен, ничем, кстати, не дающих для этого повода (ХСІV; см. ниже). То же самое можно сказать и об обоих вариантах истории о том, как дама посещает замок или дом влюбленного в нее трубадура в его отсутствие с соперником, с которым изменяет ему на его ложе: в разо к песне Гаусельма Файдита (XVIII, 3) поводом служит строфа о "даме, склонной к подлогам", в случае же Гильема де Сант-Лейдьера – самая общая куртуазная топика плюс единственная строка о предательстве со стороны дамы (XLI, 2). Можно полагать, что в куртуазном универсуме осуществлялась некоторая "разверстка" бытовавших в нем преданий и сюжетов и для приурочения их к имени или песне того или иного трубадура достаточно было довольно случайных признаков, выделяющих данный текст из общей для всего "текста" куртуазной поэзии формульной образности.