Жизнеописания трубадуров

Происхождение монаха Златоостровского Нострдам, дабы польстить знатной генуэзской семье Сибо Маласпина, финансировавшей оба издания "Жизнеописаний", итальянское и французское, возводит к этому роду, уснащая упоминаниями о нем всю книгу[71]. Знаменательно, что в главе L третьей книги Деяний Пантагрюэля (в первых изданиях которой, кстати, на титульном листе значилось: "Сочинение Франсуа Рабле, доктора медицины, монаха с Иерских островов") писатель, в 1530-1532 гг. учившийся в университете Монпелье, возводит название лаванды (стехад) к "имени моих Иерских островов, которые в давно прошедшие времена назывались Стехадами"[72] (это растение до сих пор культивируют, как мы могли недавно убедиться воочию, монахи монастыря Св. Гонория на Леренах). Все это указывает на то, что ученая монастырская традиция, процветавшая на Золотых островах со времен раннего средневековья, значила для писателей XVI в. гораздо больше, чем для новых критиков Нострдама, считавших созданный им образ Монаха Златоостровского, столь насыщенный, как мы видим, разнообразными значениями, произвольной выдумкой.

Но каковы же подлинные источники, на которые опирался, или, вернее, от которых отталкивался Нострдам? Ему, несомненно, были известны некоторые средневековые рукописи, содержащие песни трубадуров, однако с уверенностью можно говорить лишь о двух (f и Т), ныне хранящихся в Парижской Национальной библиотеке, из которых одна ему принадлежала, в другой имеются сделанные его рукой пометки. Ни одна из них не содержит, однако, жизнеописаний трубадуров, которые Нострдам черпал из не дошедшей до нас рукописи, два тома которой, как он утверждает в "Предуведомлении читателю", "находятся в архивах владетельного графа де Со и в коих красными буквами начертаны жизнеописания провансальских пиитов (именуемых тут трубадурами)"; филологический анализ позволяет установить, что Нострдам пользовался подлинными текстами жизнеописаний, аналогичными тем, что сохранились в составе одной из рукописей (а) Риккардианы во Флоренции. Нострдам, несомненно, был знаком и с другими, не дошедшими до нас провансальскими рукописями, однако любые положительные сведения в его передаче тонут среди безудержных его фантазий. Наконец, еще один несомненный источник, на который ссылается Нострдам, составляют сведения о трубадурах у итальянских ученых, в том числе комментаторов Данте и Петрарки, которых он перечисляет в своем "Предуведомлении"

Надо заметить, что при всей иронии Нострдама, некоторые, часто весьма живописные, его описания куртуазных нравов и обычаев вполне вписываются (каковы бы ни были их источники) в наши представления о куртуазной действительности. Таково описание куртуазной похвальбы, которой занимаются рыцари при дворе графа Раймона Беренгьера (впрочем, к концу это повествование приближается к новелле в духе "Декамерона" – гл. XLVIII), или "наушной игры", якобы придуманной одним из трубадуров "дабы пособлять влюбленным... открываться в любви, не вызывая подозрения у присутствующих" (гл. VIII). В жизнеописании Юка Брюнета в полном соответствии с куртуазными требованиями описывается, как граф, муж графини Родесской, в которую влюбился трубадур, "приметив меж ними любовь, был вынужден ради любимой им поэзии Юка Брюнета сделать вид, что не замечает сего, быв уверен в честности и целомудрии своей графини" (гл. XVI); в следующем, однако, разделе, посвященном Бернарту Вентадорнскому, виконт, заметив любовные отношения между трубадуром и своей женой, "не подает виду" уже вопреки содержанию оригинального жизнеописания. Красочно описывает Нострдам импровизационные способности супружеской пары трубадуров, которые "при входе во дворец или замок быв спрошены, какого они племени и роду, тут же сочиняли отменными стихами в честь владельца хвалебный кант с музыкою, поминая высокие подвиги и деяния его предков, по каковой причине их обоих весьма почитали и хвалили, как за сладостность их музыки, так и за прекрасные выдумки" (гл. LXIV), и их обоих по традиции награждают прекрасными платьями, а других трубадуров на протяжении книги – "сукнами, конями и деньгами".