Жизни и реальности Сальваторе

– А что расходиться, пока никто не видит? – отвечал Балда и икнул. Уселся прямо на пол и начал тщательно настраивать да облизывать скрипку свою. Движения его были до перебора точными, как у всякого, кто под мухой ходит, и я прямо-таки заинтересовался:

– Это откуда ты таким красавцем пришёл?

– День рожденья у одного в коммуне, – Балда снова кивнул и уточнил: – Второй день. Давай с нами, я приглашаю, как отыграем!

– А что б и нет? Айда! Долго не сыграем, вода с небес вот-вот польётся.

Балда повеселел и запиликал суетливее. Облака кидались на Санта-Марию бесчисленными полчищами, ползли скрытно, над самой землёй. Храбрая Мария дырявила их, величаво выплывая из тумана; а облака прыгали и вновь скрывали её за собой. Рядом с нами постанавливались зрители-слушатели, и я, на них не глядя, гаркнул:

– Проходимте по делам! Не выступаем ещё!

Но остановившиеся молчали, как за гробом, и я – la cabeza vacía![11] – только и поднял глаза. Как увидел их, так и подумал: ай, дурак, надо было сразу на предложение Балды бежать – бить теперь будут!

Прошлоразовые бисерные это пришли, и, судя по лбам сморщенным да губам в струну сжатым, пришли с намерениями угостить нас пудовыми кулаками. Но надежда не растаяла в воздухе туманном, и я воскликнул:

– Друзья!

Я толкнул ногой сидевшего блаженно в обнимочку со скрыпочкой Балтасара, он ошалело поднял глаза и протрезвел мгновенно; а я продолжал:

– Пришли, дабы обменяться песнями?

– Добрый вечер и тебе, музыкант, – сквозь зубья свои процедил один бисерный. – Ты соврал, и мы знаем это.

– Какого чёрта? – я разразился всей бранью, которую знал, руками размахивая и вознося их к небу. – Приходите в наш дом, insultais[12], обижаете, а какие ваши доказательства?

– Мы были у градоначальника, – второй бросил, что монетой одарил.

– Это кто вас, малышатых, пустил? – продолжал я, в общем и целом ясно понимая, что место проиграно. Эх, вот и самое время ahogar las penas en vino[13], но разве ж я могу остановиться, когда меня вот-вот с моего родного места прогонят? Хоть натешусь всласть напоследок. – Или же сами рассказываете китайские сказки?[14] Нас обвиняете, а сами, а?

– Какое бесстыдство! – вскричал первый бисерный. – Нет, это совершенно отвратительно! Вы говорите о неком покровительстве, но все это ложь, весь город это знает!

– Ага! – возопил я и вновь воздел руки к Санта-Марии. – Вот оно, ваше враньё, синьоры! Не были ни у града, ни у начальника, а вошли в таверну и спросили у забулдыги!

Первый смешался, очи долу опустив, и меня прямо радость взяла: прав оказался! Так и продолжил:

– Покайтесь, синьоры, ибо движимы жаждой и любовью к деньгам! Покайтесь и подите вон с Богом!

– Ты сам за деньги бьёшься, – процедил второй.

– По себе не меряй! – с искренней обидой возопил я. – Мне искусство дорого!

– Так и поди со своим искусством, не мешай деньги ловить тем, кому надо.

– Так сам и иди: надо мной упыри.

– Нет над тобой вампиров, лгун.

Круг замкнулся. Мы продолжили браниться-копья слов ломать, Балтасар на ноги поднялся и дополнял мои словесные выпады своими обзывательствами-камушками. Здоровяки заскучали, хозяевами забытые, и я уверился, что это прочно: зевали здоровяки, то на стены, мхом покрытые, то на шпиль Марии поглядывая, животы облакам таки вспоровший. Закапали первые капли.

А потом второй бисерный о них вспомнил, и они выдвинулись, суставами хрустя. И тут, истинно рояль из машины, выскочил пухлый старичок и грозно голос свой поднял, точно меч:

– Вы, странные! Зачем музыкантов обижаете?

– Не обижаем, но делиться просим.

– А я слышу, обвиняете да гоните, – отрезал старичок. – Да что ж вы забулдыг спрашиваете, а меня, допустим, не спрашиваете? – и оскалился, а клыки у него – во! И все наружу. – Мои музыканты, – сказал он. – Я их сюда поставил, мне и убирать. Поняли, странные?

Да не слушали уже: здоровяки первыми припустили, что твои олени, а за ними и бисерные, трубами размахивая. Остались мы, глазами хлопающие, да старичок, который ножкой застенчиво брусчатку ковырнул.

– Слушаю вас каждый день, как под землю иду, – молвил, – очень нравится.

– Как нам отблагодарить вас? – спросил я. Вражда враждой, но коли помог именно этот мертвяк – почему бы не ответить ему добром? Бальтасар заволновался, пятнами красными-белыми покрылся, но не сказал ничего.

– О, я не хотел бы вас беспокоить. Разве что маленькой просьбой. Видите ли, день рождения у меня, двести пять лет, плюс-минус ещё пять и полгода. Не могли бы вы мне спеть… поздравление? В вашем фирменном образе, само собой, – и упырь подмигнул нам.

– Вы не путаете? – подал голос, точно лапу, Балда, и старик покачал головой.

Мы переглянулись, дунули, плюнули – и начали.

С днем рожденья, милый друг,
Перепрожил ты всех вокруг,
И мгновений круговерть
Приближает твою смерть!

Старик захохотал, да так громко, что смех его к небу летел, от неба отскакивал да на людей рушился, оглядываться да останавливаться заставляя.