Жлобские хроники (СИ)

Вот оно. Сейчас решится. Надзирающий начал отсчёт. Старик пристально взглянул в лицо Деду, а тот в свою очередь внимательно посмотрел на своих единов. Мы все затаили дыхание и уставились на вождей. На третий пронзительный гундок Старик с Дедом одновременно выкрикнули: “Война!”. Свершилось! Мы проголосовали за мой план! Люблю демократию, мать ее!

Зиновий с Каменем молча поднялись и покинули Зал Совета. Неодобрительно взглянув на Деда людей Светящейся Воды — распустил людей, панимаешь — Старик обратился ко мне:

— Вроде бы все ясно, гладко, понятно, но я боюсь, выдержишь ли ты, Скок, такое испытание?

— Не бойся, Старик. Я тут совершил одно открытие про себя… — кстати, дедушка Рэммерих, нам потом надо будет переговорить — …и мне стало легче переносить боль. К тому же у нас с Одноглазым уже получилось, и завтра получится. Главное — пришлите мне пигалицу с утра покрасивее, чтобы утешила и подлечила.

Все засмеялись. Я посмотрел на Марицу, Марица вожделенно на меня, и вот тут-то я и понял, что-то не так. Прикинул то, прикинул се, и свет померк в моих глазах. Дальнейшее происходило словно во сне.

К нам подошел вызванный Стариком Рубец и напачкал, слушая меня, целую стену видов крысятника. По его пачкотне я объяснял Одноглазому и другим избранным бойцам, как проникнуть в тронный зал, а сам в это время мечтал поскорее смыться в свою нору и там, в тиши и одиночестве, вынести себе окончательный приговор.

Дело в том, что встретившись с вожделенным взглядом Марицы, вместо упоительной музыки в душе, я ощутил легкую тошноту и нежелание танцевать. Тут же вспомнилось, что после Марицы я уже не танцевал ни с кем три дня и две ночи. Даже сам с собой. И не хочу. Может быть, всё дело в Марице? Я быстро перебрал в голове соблазнительные образы своих подружек и оторопел. Меня мутило от них. Беда… Жизнь, не отданная танцу, вообще не нужна!

Сославшись на необходимость полноценного отдыха перед завтрашним, я мягко отослал Марицу, пообещав ждать её следующим утром у себя, и отправился в нору. Здесь, совершив несколько энергичных танцевальных па и не заметив никаких отклонений от обычного, я немного успокоился и принялся искать причину в другом. Итак, на тело я больше не грешил. Усталость и нервотрёпку не принимал в расчёт. И не такое бывало. Может быть, выходы из себя? Три раза за три дня. Абсолютный рекорд. И сладкое волнующее предвкушение завтрашней битвы с большой крысой. Даже головная боль, как неизбежная расплата, больше не пугала меня. Упоительное ощущение независимости и власти над своей формой, открывшееся мне в последние дни, требовало новых подвигов, свершений, смертельных схваток с врагом. Я вспомнил свои причудливые трансформации в тронном зале и затрепетал от удовольствия. Какие к злым букам танцы! Вот оно счастье!

“На том свете не танцуют, — говорил как-то дедушка Рэммерих, — и не потому, что не могут, а потому, что не хотят. Праведным душам подвластны недоступные нашему разумению виды удовольствия. Наши танцы, за исключением семь-сорок, разумеется, всего лишь бледная тень самых простеньких развлечений из доступных в Райских Садах уверовавшим в Господа моего.”

Моя же душа ещё и не побывав на том свете уже начала отказываться от удовольствий этого. А не соединить ли мне Танец со свободой души? Эх-ма, вот бы обучить пигалицу какую науке покидать тело. Но женщины вообще малопригодны на что либо эдакое: большое, творческое, созидательное, необычайно прекрасное, …

Заткнись, Кнопка.

Мало на что, одним словом, а жаль. Не плохо бы было отплясать “Плошку мою”…

“Плошка моя” — до сих пор самая популярная танцевальная мелодия Долины. Баланды разные приходят и уходят, а "Плошка" остается. Придумал её один пожилой всеми уважаемый член нашей Семьи, женившись на молоденькой скромной пигалице. Он, как танцор, много-много превосходил ее, как танцовщицу. На недоуменные вопросы друзей молодожен восторженно объяснял: “Мне с ней очень хорошо, и я никогда и ни с кем не ощущал такого родства душ, как с моей Филей”. Как бы там ни было, но он решил поднатаскать молодую жену и в искусстве танца, чтобы, как я понимаю, родство между ними стало полным. Вот тогда-то он и придумал “Плошку”.

“Плошка моя, я твой бука,” — говорил он ей, и они начинали танцевать так, как будто он был букой, а она плошкой. “Носик ты мой, я твой пальчик,” — шептал он, и начиналась совсем другая музыка. “Ты упадёшь, а я сяду,” — краснея, просила его Филя и… В общем, муж у нее был не только человеком с богатой фантазией, но и, как выяснилось, талантливым учителем.

Несколько позже Филя обучила меня этой новой игре, хотя я к своему стыду некоторые движения освоить так и не сумел. Кое-что пигалица, запутавшись в па, не смогла показать, а что-то я исключил сам. Так, например, упражнение “Рыбка моя, я твой глазик” навсегда осталось для меня тайной за семью печатями, а от “Ты бережок, а я речка” я категорически отказался — никогда не был сторонником быстрого танца.