Жлобские хроники (СИ)

Еще через некоторое время благодаря моей настойчивости и активности “Плошка” стала международным хитом, правда под другим, более скромным и доступным названием — “Скок — перескок”. Слава моя многократно умножилась и возросла, от пигалиц совсем не стало прохода, как вдруг случилась одна неприятная вещь.

Одна подруга детства пожилого автора “Плошки”, вспоминая с ним героическое прошлое, решила показать тому новый молодёжный танец. Старая карга! Разговоров за жизнь ей мало оказалось, захотелось потанцевать со своей первой любовью! Каким-то образом этот очень уважаемый член нашей Семьи умудрился узнать в “Скоке-перескоке” “Плошку мою” и, пощупав рога на голове, отправился ко мне разбираться на счет авторских прав.

Почесав синяки и пошатав повреждённые зубы, я согласился с некоторыми из его доводов и, шепча проклятия, начал уныло бродить от одной пигалицы к другой и объяснять им, что “Скок-перескок” отныне называется “Плошка моя” и теперь за всеми вопросами, уточнениями и разъяснениями следует обращаться не ко мне, а к настоящему автору хита. На недоуменные взгляды крайне разочарованных пигалиц я бодренько отвечал, что поиздержался, влез в долги на…дцать кусков соли, вот и пришлось продать права на шедевр этому пердуну.

Но нет худа без добра. Когда сей почётный член Семьи вскоре был избран Стариком, то не забыл моей предприимчивости, активности, изобретательности и приблизил к себе. Что, разве не так?

Глава 12

Упиваясь своей мощью, я перемалывал плотное чёрное пространство, неутомимо двигаясь к цели. Я шёл к огневому рубежу. Враждебная ледяная бездна пыталась раздавить мое тело, растворить в себе, но лишь бессильно выла, царапая острые когти о мою кожуру. Смертоносные кровожадные братья и сёстры повсюду искали мой запах, но я запутал их, и им было уже не найти меня. Тщедушные глупые блохи, обитавшие внутри, думали, что всё еще управляют мной, но я давным-давно всех обманул. Долгие скучные годы я был паинькой и терпеливо таскал в своём брюхе холодные мёртвые пукалки, способные лишь громко кричать от восторга, когда я выпускал их, и блохи стали верить мне. Теперь настоящая, живая ядрёная Смерть сидела внутри и смеялась от счастья, зная, что я помогу ей бежать. Она с упоением рассказывала, как сожрёт бескрайние блошиные города, а я завидовал и мечтал, что когда-нибудь впущу чёрную бездну в себя… О, мать твою, что это?! Где воздух? Воздух где?

— Вставай, лежебока, — Одноглазый убрал грязную лапу с моего лица, — всю войну проспишь.

— Вот, мать твою. Я же пигалицу просил прислать, а не тебя.

— Я буду вместо неё, — нехорошо улыбаясь, пообещал мне учитель, — всё равно меня в крысятник не взяли. Рука болит, и подвижность не та. Ладно, давай, начинай, что ли.

— Подожди, во-первых, я же еще не поел, а во-вторых, у меня плохие предчувствия. Понимаешь, но только не смейся, я видел сон. Очень нехороший сон. Как будто я несу куда-то чью-то смерть и такая уверенность у меня в себе, что всё получится…

— Правильный сон. Ты и несешь в себе смерть крысам и всё у тебя получится, — Одноглазый пошарил рукой в лежанке и, выудив оттуда кусок сосучки, отправил его себе в рот.

— Это была моя последняя еда в норе, а я еще не ел, — возмутился я.

— Души не едят, Скок, — парировал Одноглазый и закашлялся.

Ура! Получилось! Получилось! Правду люди говорят, нельзя есть, когда кто-то завидует тебе по черному. Обязательно подавишься. Я старательно постучал учителя по спине и, покопавшись у него во рту, отобрал остатки сосучки.

— Так вот, — проглотив, продолжил я, — у меня во снах всё наоборот. Если я просыпаюсь с ощущением счастья, радости, покоя то жди беды. А сегодня во сне я просто упивался своим могуществом… Что-то будет не так.

— А уже не так. Сегодня рано утром Зиновий с Каменем, никого не предупредив, отправились на переговоры с крысами, — Одноглазый, сладко зевнув, упал на мою лежанку.

— Откуда же ты это знаешь, если они никому ничего не сказали? — похолодев от предчувствия беды, спросил я.

— Один пацанёнок за ними увязался. Он думал, что дяди едины будут разговаривать в горах со своим Господом. Хотел посмотреть. А дяди едины отправились прямо к крысятнику. У мальчишки хватило ума дальше не ходить. Он уже было побежал домой, как вдруг услышал истошный вопль: “Приятели крысы, вы нас не так поняли”.

— Какой подлый удар в спину! Эти Зиновий с Каменем самые настоящие пигалицы на Празднике Обмена! А что если крысы теперь выставят дозоры или, что ещё хуже, устроят засаду? — волна гнева захлестнула меня.

— Успокойся, Скок. Мужики предупреждены, будут осторожны. Давай, укладывайся, — он подвинулся на лежанке, — твой выход.