Жмых

— Насколько мне известно, Престес готовится предстать перед судом, но это чистейшая формальность — заочно он уже осуждён, а Ольгу как иностранную подданную депортировали на родину.

— Печально. Будь я на её месте, не хотелось бы мне сейчас оказаться в Германии… Ну, да ладно, вернёмся к нашему разговору о модернизации гостиницы… Постарайтесь собрать все оставшиеся после Престеса и его жены вещи. Ольгу, помнится, при аресте выволокли босую, в одной сорочке. Значит, в спальне должны быть её платье и туфли…

Отец Гуга почесал в затылке, поскрёб куцую бороду, и внимательно заглянул мне в глаза.

— Я пытаюсь понять, сеньора Антонелли, кто из нас двоих сошёл с ума?

— Хороший бизнесмен, мой дорогой, должен уметь извлечь прибыль из всего, включая своё разбитое сердце, — усмехнулась я. — А мы с вами — деловые люди, поэтому сумасшествие нам не грозит… Помяните моё слово, Гуга, пройдёт совсем немного времени, и номер в нашей гостинице будет стоить порядка тысячи долларов в сутки.

— «Тысячи»? — всплеснув руками и запрокинув голову, управляющий зашёлся в хохоте. — Ну, вы загнули! Ещё бы рейсов, куда ни шло, а то — долларов. Да ещё и в сутки! О таких деньгах здесь сроду не слыхивали. Бразилия — нищая страна.

— А мы сделаем ставку на иностранцев. Карнавал — хороший крючок для привлечения туристов: он ведь уникальный, единственный в мире!

— Да, это зрелище хоть раз в жизни стоит увидеть.

— Хорошая фраза, Гуга, — запишите, чтобы не забыть! Когда мы откроем гостиничный комплекс, я размещу под таким заголовком рекламное объявление в газетах… Но до этого ещё далеко, а пока — займитесь поиском новых постояльцев…

— Один вопрос, сеньора… Не кажется ли вам, что в наше неспокойное, нестабильное время бравировать личным знакомством с опальным полковником по меньшей мере опрометчиво?

— А кто вам сказал, что я собираюсь афишировать свою связь с этим человеком? Мы всего лишь произведём небольшой задел на будущее и до поры до времени подержим в тайнике, а как наступит подходящее время — извлечём на свет божий… Как вы верно заметили — мы живём в нестабильное время. Но Бразилия — страна, где кумиры создаются и низвергаются в мгновение ока. И то, что обращается в прах сегодня, завтра может быть обласкано и омыто слезами. Дождёмся, дорогой Гуга, когда маятник снова качнётся и наш Рыцарь Надежды окажется в фаворе… Не думаю, чтобы нам пришлось ждать слишком долго.

— Снимаю шляпу перед вашей прозорливостью, донна Джованна, и заверяю вас в полнейшей своей преданности и готовности, в случае необходимости, оказать любую поддержку… Но как быть с Меркадо? Он прислал вам повестку.

— Ах, вот как… Терпеть не могу людей, которые не держат слово… Что ж, я сегодня же встречусь с ним и постараюсь договориться.

— А если нет?

— А если нет — у меня будет к вам деликатное поручение… Теперь я убегаю. Скажите Монике, чтоб не подавала завтрак, перекушу где-нибудь по пути в банк…

…Какой бы абсурдной ни казалось моя идея на первый взгляд, я попала в десятку. Имена и Престеса, и Ольги, и Антонио прочно вошли в историю Бразилии: уже через пару десятилетий, после того, как режим Варгаса рухнул, они стали красоваться во всех энциклопедиях и школьных учебниках. Об этих людях писали книги, им ставили памятники, их портреты изображали на почтовых марках. Я прожила достаточно долгую жизнь, чтобы увидеть, как личность каждого из них превратилась в легенду.

Наибольшее количество посмертных лавров собрал Антонио. Как только благодарные соотечественники не пытались увековечить его память: в его честь называли музеи и школы, футбольные клубы и рестораны, пляжи и корабли, и даже выведенные новые сорта кофе и орхидей. Не знаю, был бы сам Антонио рад такой славе или рычал бы от злости, но его восторженные поклонники раздербанили его персону буквально на клочки: издатели растащили репродукции картин на открытки, кондитеры — на обёртки для конфет, текстильщики — припечатали на майках его профиль. Не будучи безгрешным при жизни, после смерти он превратился в бога.

Я тоже не осталась в накладе — из этой грязной истории с несостоявшимся восстанием и крушением революционного подполья мне удалось выскользнуть абсолютно сухой и чистой. За исключением Отца Гуги, который хранил молчание из соображений коммерческой выгоды: его пасть я заткнула солидным куском в виде одного процента акций моего банка, ни одна живая душа так никогда и не узнала о моей роли в этом деле.