Жнец и его тень

Долго ли, коротко ли, прискакал в терем гонец — и привёз он дурные вести. Войско оскорблённый сосед ведёт, да не один — с ещё одним князем сговорился, тот тоже хочет с Велеслава спросить — за сына.

Сам Велеслав лишь заметил с долей шутки:

— Так стало быть я их кровную вражду примирил? Однако ж это не каждому дано.

В поле повелел он недругов не встречать — а посадским укрыться за стенами. Только управились, как обрушилась на окрестности Старохронска буря, какой полвека никто не видел. За ворота шагу не сделать — ветер сбивает с ног, дождь извергается, будто полноводная река на землю пролилась, молнии сверкают, рассекая небеса на осколки. Но странное дело — если снаружи силы природы пытались со свету сжить, то в самом городе тишь, разве что слегка накрапывает.

Три дня и три ночи свирепствовала стихия. Не раз и не два за это время князь видел своего наставника на башне возле ворот. Ветер трепал его одежды, делая похожими на чёрные крылья, а он... смеялся. Смеялся над бурей, вместе с ней — он был самой бурей. Всесильным и всемогущим. Зрелище, вызывающее восторг и трепет.

Утром четвёртого дня, прячась за щитом из чар, подошла к берегу рва рыжая ведьма, на одно плечо перекошенная, прокаркала, бурю перекрикивая:

— Остановись, ведьмак! Поговорить с тобой хочу.

И удивительное дело, присмирела непогода, будто пёс у порога улеглась.

— С тех пор, как мы в тот раз виделись, трёх учениц я взрастила, всех с собой привела, но и вместе мы не смогли совладать с твоими чарами, кони шагу сделать не могут, у людей дыхание спирает. Не будет князь зря рать свою губить, уйдём на рассвете.

— Ты пришла известить меня, что вы сдаётесь? Как любезно, — Велеслав на неё сверху, с башни посмотрел, как на надоедливого жука.

— Спросить хотела, — ведьма издёвку пропустила мимо ушей, — как ты стал таким сильным, ведьмак?

— А за это тебя надо благодарить, Марьюшка, — у вновь князь услыхал, или показалось, что услыхал — далеко ведь, — то змеиное шипение, — великая сила, она ведь рождается из великой боли.

— Ты так сильно её любил?

Велеслав не стал отвечать, лишь рукой указал куда-то за край света:

— Убирайся. Я устал — а потому милосерден. Пока что милосерден — повторяться не буду.

Уже не посмела с ним спорить — оскалилась только бессильно на прощание.

В честь того, что беда миновала, князь повелел праздник закатить, каких Старохронск ещё не видывал. Боярин ты, купец или нищий — всех в тереме привечал, угостить обещался с княжеского стола. И люди от облегчения друг друга поздравляли, различий в чинах не видя — как отголосок того светлого будущего, для которого князь так старался. Чем не добрый знак?

И вот когда над городом такая благодать стояла, опять навестил его соглядатай, что несколькими годами ранее впервые объявился.

— Батюшка-князь, — поклонившись, он начал издалека, — задумывался ли ты, как наставник твой аж двух соседних князей разозлить умудрился?

— Так они его не слушали, злодеям попустительствовали, ясное дело.

— Коли с одним так было — то быть может, а второй раз уж закрадывается подозрение великое, что дело не в князе...

Вот что он привязался, нарочно ведь с Велеславом рассорить хочет!

— Почему я должен слушать твои гнилые речи?

— А потому, княже, что пожар, в котором твой отец вместе с братом погибли, тоже Велеслав устроил...

— Молчать! — тут уж князь не выдержал такой клеветы, оборвал соглядатая. — Жить хочешь — сгинь и больше мне не показывайся!

— Как прикажешь, княже, как прикажешь, — грустно соглядатай улыбнулся, жалостливо — аж противно. Но хоть правда сгинул. Выкинул князь тотчас его откровения из головы — поверил, что выкинул.

Да напомнили они о себе — на исходе лета. Князь привычно к наставнику шёл, да услышал в его покоях голоса. За дверью притаился — и прислушался.

— Сыночек мой, — ласковый голос женщины в годах. — Что же с тобой стало? Исхудал весь, синяки под глазами залегли...

— Не нужно, матушка, не трать слов на меня... — Велеслав отвечал ровно, как князь и привык слышать, ни в гнев, ни в печаль не сорвался.

— Вернись домой! Я князю в ноги упаду, он поймёт, он простит...

Как же у такого мудрого человека, а матушка — такая бестолковая? Не в чем Велеславу виниться, не за что извиняться! Сейчас как скажет ей...

— Моё место здесь. А ты уезжай домой, как и приехала, и забудь сюда дорогу. Теперь я лишь дух возмездия за людские прегрешения, не более. Умер твой сын — сердце вместе с Варвариным остановилось. Оплачь меня, как подобает, помяни добрым словом — и не вспоминай более.

— Велеславушка...

— Уходи.

Стрелой она из комнаты вылетела, такая сгорбленная, заплаканная. Впору пожалеть бы — а его самого кто пожалеет? Не разбирая дороги, князь к себе в опочивальню побежал, на перину рухнул, зубы сжал от обиды. Вот значит как?! Упокойником себя заживо обозвал, сердце, дескать, у него остановилось! А как же любовь отеческая, доброта безмерная? Всё — обман и притворство? Нет, быть такого не может... это он матери своей глупой соврал, чтобы не донимала, не мешала вершить великие дела... Точно ли ей?.. Одной ли ей?