Жнец и его тень

Ветер завыл за окном — как всегда и бывало. Дверь скрипнула, принося секундное облегчение. Сейчас он всё объяснит — каждый раз объясняет. И будет всё, как прежде.

— Велеслав, — смахнув одинокую слезу, князь взглянул на него так твёрдо, как только мог. — Неужели ты меня никогда... совсем-совсем не любил?

— Кто сказал тебе такое, милый князь? — тёплота во взгляде, ласковая улыбка. Разве эти глаза могут лгать?

— Но я слышал... твой разговор с матерью, — но будто черти за язык тянули, заставляли продолжать, — ты говорил, что ты мертвец, что нет у тебя сердца...

«Скажи же, ну! Успокой меня!» — просила, требовала душа.

— А чего ты хотел, глупый князь? — а услышал вместо этого змеиное шипение. Всё ж таки тогда не показалось! — Ты же без меня и шагу ступить не можешь, ребёнок, который так и не вырос. Я сопли твои вытирал, страхи усмирял, делал твоё княжество великим, пока ты учился красиво сидеть на троне. И ты смеешь меня в чём-то упрекать?

— Не говори так! — слезы было уже не удержать, ручьями потекли. — Неужели ты не можешь просто...

— Просто — что? Придумать для тебя успокоительную ложь? — улыбнулся, но скорее — оскалился, — я не хочу. Я устал.

— Ах вот значит ты как заговорил! — обида закипала в груди гневом, — с целым войском совладал и всякие берега попутал! Я есть князь, а не ты! Я прикажу, и ты мигом окажешься...

— ... на костре? — злой, издевательский смех, — покажи мне того, кто выполнит этот приказ. Ты своими руками расставил по местам тех, кто слушает тебя лишь потому, что так повелел я. Я владыка Стархронска, я один. А ты всего лишь корона на моей голове.

Пожалуй, если бы он его ударил — и то было бы не так больно.

— И все-все годы, которые ты провёл со мной, для тебя ничего не значили?!

— Отчего же не значили, — жуткая перемена, когда звериный оскал меняется на лик полный любви и благости, — мы с тобой сотворили невозможное, мы почти очистили этот город от скверны. У нас впереди ещё целый мир. Так что отбрось свои детские обиды, иди, обними своего доброго наставника.

Хотелось, очень хотелось просто всё забыть, упасть ему на грудь, уткнувшись в лицом в чёрную ткань... Князь сделал шаг, повинуясь его колдовским глазам, опять обещающими всепрощение и поддержку — но в последний миг проскользнул под рукой, сорвал со стены самоцветную саблю.

— Ты поднимаешь на меня мой же клинок? — Велеслав презрительно поднял бровь. — Самонадеянно.

— Я согласен, — князь сглотнул, сам страшась того, что собирался сказать, — согласен забыть всё, что мы тут друг другу наговорили. Только ответь мне честно — это ты убил моего отца?

— Его убил огонь.

— Это так, но...

— А если так, что ещё ты хочешь услышать? Или, может быть, это ты хочешь убить меня? За то, что наконец открыл тебе глаза на то, кто ты есть?..

— Я хочу... хочу...

В голове роились мысли стаей растревоженных ос. Чего он хотел? Правды — или счастливого неведения? Но на самом деле...

— Хочу, чтобы ты сказал, что я тебе дорог... хотя бы ценен также как она, Варвара!

— Прости, но этого я не могу. Ты даже пальца её не стоишь.

— Ну тогда проваливай к ней, а меня оставь в покое!

Он не думал, он не собирался — но ударил. Наверное, именно поэтому наставник и не смог уклониться от того удара. Клинок вошел в грудь, точнехонько между рёбрами.

Князь вскрикнул и отпустил рукоять.

Велеслав посмотрел на застрявшую саблю, сжал лезвие ладонью, распарывая её до крови. Казалось, сейчас вытащит — и даже раны не останется. Он же всемогущий. Он же... бессмертный.

— Надо же, а ты ещё можешь стать настоящим князем, — кашлянул, сплевывая алые капли, — если так, очисти этот мир за меня...

Прошли целые века, пока он, завалившись назад, падал на землю. Наконец череп глухо стукнулся о половые доски.

— Велеслав... — князь упал на колени, бестолково гладя его по щекам, казавшихся теперь слишком бледными, — ты не можешь умереть... ты не можешь умереть! Я не смогу, я не справлюсь! Вернись ко мне сейчас же... предатель!

Сегодня он сказал жестокие вещи — но ведь иногда и нужно быть жестоким ради благой цели. Он был прав, во всём прав, чертовски прав... но князь уже никогда не сможет сказать ему об этом. Нет... он скажет! Найдёт дорогу до той стороны, заставит — впервые со времён творения — перейти через Калинов мост в обратную сторону. Даже если для этого нужно стать сильнее. Даже если нужно стать колдуном самому. А до тех пор каждую ночь ветра будет напоминать о любви и предательстве...

Но ветра с той поры больше не завывали. Никогда.

Глава 41. ⟰ Заблудившийся в Дуате

Возвращение из этого сна далось Олегу тяжелее предыдущего. Им овладела безумная смесь злорадного торжества и ощущения непоправимой утраты, горькой ненависти и ревнивого фанатичного обожания, — чувств, которые ему не принадлежали, но от которых отчего-то было слишком сложно абстрагироваться, оторвать их от себя. Всё вместе напоминало выматывающе похмелье.

Олег даже промазал мимо тапок и пренебрёг переодеванием — поплёлся в душ босиком прямо в пижаме, как будто намеревался просто смыть с себя чужие ли? свои ли? воспоминания.