Жнец и его тень

— Велеславушка, ты это с кем разговариваешь? — матушка вдруг во двор вышла, курей покормить собравшись.

Глянул он на крышу, а там уж нет никого, будто и вовсе не было.

— Ни с кем, просто...

— С чёртом, наверное, — покачала Ждана головой с тревогою. — Ты, сыночек, это брось. Бабку твою люди ведьмой прозвали, но даже она с нечистыми духами не якшалась, бесед с ними не вела.

Поднял Велеслав её на смех, конечно, да всё ж таки задумался. А ежели правда Ханом чёрт вырядился, а он под его дудку пляшет? Надо бы проверить, на тень посмотреть, пальцы пересчитать...

До самой ночи он об этом думал, да только Хан так больше и не явился, схоронился где-то. А наутро опять в казармы бежать.

Не успел Велеслав под крышу со двора ступить, сотник тут как тут, окликнул:

— Зайди-ка ты ко мне.

А там один из десятников стоит, смотрит ещё так внимательно, будто оценивает.

— У меня к тебе, Велеслав, вот какое дело, — молвил сотник без предисловий, — Добрыня на покой уходить собрался, стало быть, десятник новый нужен. Я тебя предложил.

Опешил Велеслав, слов не находя. Вот и не верь теперь в природу бесовскую Ханову! Годами он повышения добивался без толку, а тут за неделю управился!

— Чего ж ты молчишь? Неужто отказываешься?

— Нет, вовсе нет, я... согласен! То есть... горд служить городу и князю!

— Вот то-то же.

Добрыня, мужик хоть пожилой, но крепкий — в обхвате раза в полтора так точно пошире, ладонью по плечу похлопал одобрительно.

— Пойдём, — говорит, — с ребятушками познакомлю.

Покуда шли до заднего двора, где обычно стража упражнялась в искусстве воинском, Добрыня всё Велеслава нахваливал:

— Слышал я, что в удали и смекалке с тобой мало кто сравниться. А как ты в ночи Некраса поймал — о том весь город говорил! Чую, хорошим десятником будешь...

Столько лестных слов — будто за всю службу в раз решили высказать! Наверное, насторожиться стоило, не к добру это, когда всё слишком хорошо идёт. Да вот только разомлел Велеслав от похвал, взаправду в удачу поверил.

Вышел Добрыня перед десяткой:

— Ну что, братцы, время мне уходить, дорогу молодым уступать...

— Ты, десятник, это брось, ещё посильнее нас будешь! — раздались в ответ голоса. — Рано тебе на покой!

— Всё понимаю, братцы, но дело решённое. Вот ваш новый десятник, помогайте ему, как и мне!

При Добрыне-то они спорить постеснялись, покивали с умным видом, доброго пути пожелали. А как ушёл он — мигом взгляды злобными сделались.

— Стало быть, вон оно как: по правде ты, Велеслав, ничего не добился, так по кривде пролез?

— Много браги там с сотником выпил, чтобы он заместо Добрыни тебя поставил?

— У нас в десятке все друг друга знают, завсегда спину прикроют, ты на кой нам сдался?

— А может, он там не брагу пил, а допустим...

— ... в зад целовал?

— А ну тихо! — рявкнул Велеслав, перекрикивая зарождающийся хохот. — Нравится — не нравится, а потерпеть меня придётся. Так что брони надели — и марш в дозор, чтобы до вечера я вас здесь не видел!

— Так сегодня не наша очередь, мы вчера ходили!

— Ну так ещё раз сходите, заодно над своим поведением подумаете!

— Вот и я о чём: такие, как ты, скотиной и начальником одновременно становятся!

Но делать-то нечего, побранились-побранились, да и ушли.

Как десятнику Велеславу отдельная каморка полагалась: хорошая такая, даже лавка длинная есть, полежать можно. Схоронился он в ней, к столу присел да стал взглядом стену прожигать, гоня мысли невесёлые. Мысли уходить не желали, всё возвращались да возвращались...

— Не могу я так! — кулаком по столу стукнул, тот аж содрогнулся.

— А как по мне, так очень неплохо получилось. И поучительно — и за рамки устава не выходя.

Что за диво? Стоит в тёмном углу Хан, на стену опирается — жаль тень не разглядеть.

Хан усмехнулся, будто мысли прочитал, да руки вперёд вытянул, обычные руки, человеческие.

— Да не чёрт я, не чёрт, не надумывай.

— Ты хуже, чем чёрт, — бросил Велеслав в сердцах, — на кривую дорожку меня подтолкнул. На кой таким десятником быть, ежели даже подчинённые не уважают?

— В первый раз с завистью людской сталкиваешься? — неужели в глазах степняка жалость мелькнула? Противненькая такая, высокомерная. — Или, может, не замечал просто? Так глянь в следующий раз, как сын плотника на тебя смотрит, особенно когда ты дочку пекаря на людях тискаешь. Покуда дядька Любомир тебя не привечает, он молчит. А коли передумает он, да ты взаимностью девчонке ответишь, то к гадалке не ходи — придёт на свадьбу во хмелю, орать будет, как поганому ордынцу лучших невест отдают.

— Да не собираюсь я на ней жениться! При чём тут это вообще?! Мы вроде лихоимство изобличать собрались, а не на посмешище меня выставлять!

— Так нельзя, брат, в болото за дичью полезть и сапог не замочить. Потерпи ещё, поверь на слово шаману — недолго осталось.

— Лучше бы тебе оказаться правым, а то, видят боги, — придушу тебя.

— Велеслав, Велеслав... — Хан вышел из тени, пальцами по щеке провёл — живые, тёплые, — да наклонился так близко, что дыхание кожей ощущается, — разве я хоть раз тебя обманывал?