Жнец и его тень

— А это Велеслав, герой молодой, во всём помогал мне. Из темницы путь указал, сюда привёл. Не будь его, я б уж в терем, на батюшкин суд ехала.

Может, и сказала так, лишь бы доверием заручиться, вопросов лишних не отвечать. Но до чего ж приятна показалась её похвала! Будто правда героем себя чувствовать начинаешь — не где-то в чаяниях, а взаправду.

Тот, кто в плаще, поклонился поясно, с уважением:

— Спасибо тебе, добрый молодец, я твой вклад не забуду.

А потом добавил, мягко да непреклонно:

— Но теперь могу я просить нас оставить?

Делать нечего, не будучи званым ко двору — негоже навязываться. Попрощался Велеслав с обоими, тепло, как ему показалось да и домой пошёл, уже не скрываясь, без Варвары нечего было ему опасаться. Хотелось бы верить, конечно, что правда «не забудет», как обычно словесами, которые в карман не положишь, не ограничится...

В избу сумел пробраться тихонько — чтобы отца и мать не разбудить. Сбросил кольчугу с облегчением, упал на перину, глаза закрыл. В такие короткие мгновения растворяющейся яви, когда утомлённый засыпаешь перед рассветом, вечно крутятся в голове какие-то мысли. Сегодня были они не о деснице воеводином, что под плащом прятался, не о сотнике, чей срок платить по счетам, если повезёт, близится, а о Варваре. Всёж-таки необычная она, непохожая на других девок. И сложена ладно, и отважная, как не каждый мужик. Чем не невеста? Жалко, что княжна...

Казалось, только задремал, даже что-то сниться начало, и вдруг будят, да так, что хуже не придумаешь! В сенях что-то загрохотало, кажись даже обрушилось, а потом отец как заорёт:

— Велеслав!!!

Он аж подскочил, не обуваясь из комнаты выбежал. Смотрит: стоит его родитель посреди сеней, на лбу шишка краснеет. Одной рукой на кувалду опирается, второй гневно плащом потрясает парадным:

— Ты, чего вредитель, устроил?! Пошто одёжу свою разбрасываешь, я чуть вовсе голову не разбил, об неё споткнувшись!

— Под ноги смотреть надо, — непочтительно отозвался Велеслав спросонья.

— Ты батьку жить не учи, не дорос ещё! — сунул отец злосчастную тряпку в руки да прочь зашагал, в кузнице работа сама себя не сделает.

На шум матушка выглянула. В избу поманила, каши поставила, сама села напротив, голову кулачком подперев.

— Ты кушай, сынок, кушай.

И смотрит так ласково, что аж жутко становится. Смекнул Велеслав, к чему всё идёт, да поесть уж больно хотелось — не сбежишь. И верно:

— Насколько впотьмах разглядела, хороша твоя Варвара, — начала Ждана издалека, когда он съел пару ложечек, — в городу только я, вроде, ни разу её не видела. Из посада что ли? Или кто-то из купцов с собой привёз?

Не по нутру было Велеславу людей за нос долго водить — сам потом запутаешься, заврёшься. Всё одно потом матушка узнает — хуже будет. Потому признался:

— Да из терема она. Князя нашего дочь.

Потемнела матушка лицом, по столу ладонью стукнула:

— Да за что ж наказание мне такое?! Уж как вчера сердце радовалось, взялся мой дурачок за ум, а он, оказывается, с княжной шашни крутит! Проснись, уже, Велеславушка! В терем тебя на порог не пустят, не то, что дочку замуж отдадут! Хватить уже гоняться за журавлями небесными, найди синичку по себе, да живи долго и счастливо!

И душа от этих слов горьких что-то так заболела, будто ножом по ней полоснули. Впрямь что ли успел к ручке Варвариной примериться? Ну не права ли Ждана, не дурак ли? Может от того и ответ резко прозвучал:

— Ты, матушка, сколько себя помню, меня знать своё место приучаешь. Да только нет для меня места подготовленного, рожей не вышел. Какое смогу — такое займу, а раз так, зачем на синиц размениваться? Батюшка, небось, не об лохмотья нищенские, а об плащ десятничий споткнулся. А коли бы я слушал тебя, то вовек бы его не надел!

Выслушала молча, что удивительно. Потом сказала со вздохом:

— Делай, как знаешь. Да только выше головы не прыгнешь.

И за печку удалилась, далее спорить смысла не видя. Велеслав кашу доел мрачно, да на службу стал собираться.

На площади уж ярмарка в самом разгаре, купцы товары свои расставили, шатры открыли, да только не спешил народ сегодня покупать да продавать — у входа в казармы столпились, насколько дружинники, оградой выстроившиеся, позволяли. Протиснулся Велеслав во внутренний двор с великим трудом.

А там представление, какого вовек не увидишь: сотник опустив глаза долу стоит, бледен как мертвец, а перед ним — сам князь в кольчуге золочёной, сказывает — как гвозди забивает.

— Так как в моём городе виру по правде платить положено?

— С лиходея взыскать по всей строгости, а затем без остатку пострадавшему отдать, али семье его, коли помер.

— Верно сказываешь. Тогда скажи мне, держу ли я стражу впроголодь, что на хлеб монет не хватает?

— Да что ты, княже, и на хлеб, и на квас хватает!

— Тогда значит жадность твоя непомерная заставила тебя честный откуп по своим карманам рассовывать?!

Упал сотник на колени, взмолился:

— Не вели казнить, батюшка!

Сверкнул князь очами грозно и вынес свой приговор: