Жнец и его тень (СИ)

У ворот терема княжеского главный витязь велел Кощею спешиться и внутрь его повёл. Когда-то, надо полагать, хорошо в том тереме было: наличники резные, будто кружево, роспись на стенах дивная с садами и жар-птицами. Да только теперь кто-то все оконца занавесями плотными завесил, знаки колдовские зловещие, рисунок портя, намалевал. Темно и сыро стало — как по жальнику идёшь.

А уж когда дверь в палату центральную открылась, оттуда дохнуло таким душным трупным смрадом, что даже привычный к мертвечине Кощей закашлялся и нос рукавом прикрыл.

Молодой безумец в скошенном на бок золотом венце, не выказывая никакой брезгливости, опёрся о стол, занятый тушей уже тронутой разложением дворняги.

— А вот и моя последняя надежда пожаловала, — проговорил князь, всяческие приветствия опустив. — Уж ежели служителю Мары секрет жизни неведом, то совсем не к кому мне обратиться.

— Так чего тебе от меня надобно, княже? — раз такое дело, Кощей тоже обряд вежливости соблюдать не собирался.

— Работёнка, надо думать, для тебя несложная: душу потребно с того берега вернуть, в теле тленном заново поселить.

— Ну ни хрена ж себе несложная! — вырвалось у волхва. — Такое только боги проделать могут, да и то трижды подумают!

Вот только что в трёх аршинах стоял, да вдруг очутился князь совсем рядом, кровь собачья с тонких пальцев едва не на сапоги капает.

— А разве ты не с богиней, что хранит дороги из жизни в смерть, якшаешься? Попроси у неё, попроси хорошенько, волхв.

— С рождения мира люди о том богам молятся, — чуть удержался Кощей, чтобы шага назад не сделать, слабости перед умалишённым не показать, — да только бестолку.

— Но ей же не плевать на судьбу своего верного последователя? — губы князя в улыбке чертовской, для человека невозможной растянулись. — Ты уж как-нибудь объясни тёмной матушке, что ежели до завтрашней зари не найдёшь способа, мигом к ней на свидание отправишься.

Он широкими шагами палату обошёл, пару занавесей открыл, решётки показывая:

— Тут у меня железо зачарованное, ни зверь, ни птица не проскользнёт. На дверях замок, что только по моему слову откроется. Это я к тому говорю, чтобы вместо того, чтобы побег, как многие до тебя, измышлять, постарайся хорошенько, вот, на животинке поупражняйся — и расскажи мне, как жизнь умершему возвратить.

Почувствовал Кощей, как гнев в груди закипает:

— Ты, видать, совсем разум растерял! Скольких ты убил ради мечты несбыточной? Ужель есть такая душа, что столько жертв для себя одной требует?

— Тебе не понять! — Старохронский князь взвизгнул, как кошка, камнем подбитая. Подбежал, руками кровавыми в ворот вцепился. — Ради него я не десяток бесполезных колдунов — весь мир в огне готов утопить! Он, он один знал все мои помыслы, все мои чаяния. Мой бедный наставник, забыв себя, делал этот город великим, в то время как другие думали лишь о толщине своих кошельков! Им было наплевать на меня, на своего князя! Он видел их насквозь, о мой возлюбленный наставник… Когда этот вероломный предатель вернётся в тварный мир, я заставлю его почувствовать всю мою боль, что он посмел умереть и оставить меня одного!

Кощей буйство переждал терпеливо, посмотрел из-под опущенных век, как на хворого:

— Тебе бы, княже, рассудок свой подлечить, одержимость обуздать, а не за волшбой несуществующей гоняться.

Вздрогнул он как от удара, отшатнулся. Пальцем строго погрозил:

— Я понял. Хочешь ты, чтобы я в порыве гнева лёгкой смерти тебя удостоил! Не поведусь я на такое. Помни, сутки!

И вылетел за порог, дверь заговорённую за собой захлопнув.

Остался Кощей наедине с псиной смердящей. Глаза прикрыл, себя найти в пустоте пытаясь. Казалось ему до сих пор, что все грани страха изведал — уж и Калинов мост ему вдалеке мерещился, и безумие он людское врачевал, но с таким бессилием, как сейчас, пожалуй, впервые столкнулся. Нет, как оказалось, пределов тьме в людских сердцах!

Постоял так, пока драгоценные мгновения, как песок сквозь пальцы, утекали. Но страх — помощник ненадёжный. Собрал волхв волю в кулак, вдоль окон в обход двинулся, бреши в защите высматривая. Злое восхищение ощутил — на славу постарался Старохронский князь! Такие чары ломать — что лёд суповой ложкой колоть, как раз до весны управишься. Да вот не было у Кощея столько времени.

В палате той не присесть даже особо — лишь трон княжеский посредине торчит. Опустился Кощей на него, усмехнулся горько — будто владыка опальный среди мертвецов. Как водится в самый тяжёлый час, попытался душу молитвой успокоить. Матушка Мара, которой поклялся он служить верой и правдой, сызмальства его выбрала, от беды охраняла. Вспомнилось, как проводник дожидающийся, как из порченного лихорадкой тела вся жизнь вытечет, вдруг в бересту уставился, глазам не веря, да и сгинул, не попрощавшись. Как голос зазвучал ласковый:

— Взглянув в грядущее, реку ныне свою волю: не сегодня наступит твой смертный час, сынок.