Жорж

Из-под золы была вытащена по крайней мере дюжина бананов. Лайза выбрал самый лучший и передал его Камбебе, тот схватил его и убежал, не успев даже поблагодарить Лайзу. Повернувшись к Боному, которому принадлежал банан, Лайза сказал:

- Ты не прогадаешь, Боном, вместо банана получишь порцию кабана, предназначавшуюся Антонио.

- А я, - нагло спросил Антонио, - что получу я?

- Ты получил уже банан, ведь ты его украл у Камбебы.

- Но он пропал, - заявил малаец.

- Это меня не касается, - сказал Лайза.

- Верно, - отозвались негры, - ворованное добро никогда не идет на пользу.

Малаец встал, злобно посмотрел на людей, которые только что одобряли его требования, а теперь согласились наказать его, и вышел из-под навеса.

- Брат, - сказал Лайзе Назим, - берегись, я его знаю, он сыграет с тобой дурную шутку.

- Берегись ты, Назим, на меня он напасть не осмелится.

- Ну, ладно! Значит, я буду охранять тебя, а ты - меня, - сказал Назим. - Но сейчас нам нужно поговорить вдвоем.

- Да, но не здесь.

- Давай выйдем.

- Правда, когда начнут ужинать, никто не обратит на нас внимания.

- Ты прав, брат.

И оба негра принялись тихо болтать о чем-то незначительном, но как только мясо поджарилось на угольях, они вышли, воспользовавшись суетой, которая всегда предшествует еде, приправленной хорошим аппетитом, причем, как предвидел Лайза, остальные даже не заметили их исчезновения.

Глава VIII

ПРЕВРАЩЕНИЕ В БЕГЛОГО НЕГРА

Было около десяти часов вечера, ночь сияла звездами, как обычно в тропических странах; на небе сверкали созвездия, знакомые нам с детства, Малая Медведица, Пояс Ориона и Плеяды, но расположенные совсем не так, как мы привыкли их видеть, и поэтому европейцу трудно было бы их узнать; среди них блистал Южный Крест, неведомый в нашем северном полушарии. Безмолвие ночи нарушалось лишь шумом многочисленных танреков <Щетинистые/>, распространенные па Мадагаскаре>, населяющих район Черной реки и грызущих кору деревьев. Слышалось пение голубых птиц, гнездившихся в ветвях смоковниц, а также фонди-джали, этих малиновок и соловьев Мадагаскара, и едва различимый треск высохшей травы, ломающейся под ногами братьев.

Некоторое время оба шли молча, тревожно осматриваясь, останавливаясь и вновь продолжая путь; наконец, дойдя до более густых зарослей, вошли в маленькую бамбуковую рощу и остановились посреди нее, снова прислушиваясь и оглядываясь вокруг. Очевидно, результат показался им утешительным; они сели у подножия дикого бананового куста, простиравшего свои широкие листья, подобно роскошному вееру, среди тонких стеблей окружавшего их тростника.

Первым заговорил Назим:

- Ну, так что же, брат?

- А ты не изменил своего решения, Назим? - спросил Лайза.

- Решительно нет, брат. Ты же видишь, я умираю здесь, работаю из последних сил. Я, сын вождя, больше не могу так жить. Вернусь в Анжуан или погибну.

Лайза вздохнул.

- Анжуан далеко отсюда, - сказал он.

- Ну так что ж? - ответил Назим.

- Сейчас как раз время дождей.

- Тем быстрее погонит нас ветер.

- А если лодка опрокинется?

- Будем плыть, пока хватит сил, а когда не сможем больше плыть, в последний раз посмотрим на небо, где нас ожидает Великий Дух, обнимемся и утонем.

- Увы! - сказал Лайза.

- Это лучше, чем быть рабом, - возразил Назим.

- Значит, ты хочешь покинуть остров?

- Хочу.

- С риском для жизни?

- С риском для жизни.

- Десять шансов против одного, что ты не доберешься до Анжуана.

- Но есть один шанс против десяти, что я доберусь туда.

- Хорошо, - сказал Лайза, - пусть будет по-твоему, брат.

Однако же подумай еще.

- Два года я уже думаю. Когда вождь монгаллов взял меня в плен, как и тебя, и, как и тебя, продал капитану-работорговцу, я сразу решил! Я был в цепях и попытался задушить себя этими цепями. Меня приковали к трапу. Тогда я решил разбить голову о стенку корабля; мне под голову подложили соломы. Тогда я начал голодовку. Мне открывали рот, но не могли заставить меня есть, зато заставили пить.

Затем высадили на острове и продали за полцены; тут я решил броситься с утеса. И вдруг услышал твой голос, брат, ощутил волнение твоего сердца и почувствовал себя таким счастливым, и подумал, что смогу жить. Так продолжалось год. А потом, прости меня, брат, твоя дружба уже не облегчала мою жизнь. Я вспоминал наш остров, отца, вспомнил Зирну. Работа казалась мне крайне тяжелой, унизительной, нестерпимой. Тогда я сказал тебе, что хочу бежать, вернуться в Анжуан, увидеть Зирну, увидеть отца, а ты, ты был добр, как всегда, ты сказал мне: отдохни, Назим, ты слаб, я буду работать за тебя, я сильный. И ты стал каждый вечер выходить на работу, вот уже четыре дня ты работал, пока я отдыхал. Правда, Лайза?

- Да, Назим, но все-таки послушай: лучше еще подождать, - продолжал Лайза, подняв голову. - Сегодня мы рабы, а через месяц, или через три месяца, или через год, может быть, будем хозяевами!

- Да, - сказал Назим, - да, я знаю твою тайну, знаю, на что ты надеешься.