Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Одна у себя в спальне, новой симфонии белого и фиолетового атласа, одна в своей постели с балдахинными подпорками, которые увенчаны белыми перьями. Из своих окон она видит освещенные окна апартаментов Полины. Сестра императора дает приемы, куда Жозефину не зовут, приемы, на которые «маленькая язычница» приглашает «очень красивых и очень покладистых» женщин. Среди них даже отыскивается одна, которой Наполеон бросает перчатку. Это пухленькая голубоглазая блондиночка-итальянка — г-жа де Матис. Он прогуливается с ней в коляске, прихватывая для прикрытия свою сестру. Оказываясь рядом с Жозефиной, он делается несправедлив и безостановочно «донимает» ее, — рассказывает Гортензия, «свидетельница бесконечных слез» императрицы, не знающая, как подбодрить мать.

Королева бесконечно уязвлена таким обращением императора с женой. Теперь она даже хочет, чтобы они расстались. «Существование моей семьи, будущее моих детей — все выглядело пустяком рядом с таким унизительным положением. В конце концов, в проигрыше будем только мы с братом, — говорила я себе. — Ему придется отказаться от короны Италии, моим детям — от трона Франции, наследниками которого они являются. Но это жертва достойная нас, а мать моя будет счастлива. Карьера ее кончена, так пусть она хоть не укорачивает себе жизнь. Пусть она оторвется сердцем от того, кто заставляет ее страдать. Забудем о величии, которое нам сулили, и будем думать только о спокойствии матери».

Назревающая драма тем более мучительна, что Жером и Людовик вызваны в Париж как бы для того, чтобы присутствовать при заклании жертвы. Там же пребывают короли Баварский, Вюртембергский, Саксонский и великий герцог Баденский — они явились поздравить победителя Австрии. Жозефина же вправе думать, что они приехали, чтобы присутствовать на «триумфе» императора, «триумфе», гвоздем которого станет ее уход со сцены.

Каждый вечер устраиваются спектакли — дают «Семейную тайну»^[122] и «Реванш»^[123], а также отрывки из итальянских опер, но император не встает со своего места, чтобы поболтать с ней. Он больше не облокачивается на спинку женина кресла. Он избегает ее заплаканных глаз. А двор подражает повелителю: ей едва оказывают положенные императрице почести. Она ведь сегодня государыня всего лишь на час.

16 ноября двор возвращается в Париж, но Жозефина и Наполеон едут врозь: он верхом, она, стеная, — в своей карете.

Две недели после переезда в Тюильри оба они пребывают в замешательстве. Жозефина беспрестанно плачет, а он, никогда никого не жалевший, обезоружен ее постоянно заплаканными глазами, умоляющим, страдальческим взором и все не решается переступить рубеж.

25 ноября он диктует Шампаньи письмо Коленкуру: пусть тот официально испросит у царя для императора французов руку великой княжны Анны, 27 он приказывает Евгению срочно прибыть из Милана в Париж.

Он будет колебаться еще три дня.

* * *

Вечером 30 ноября, в четверг, за обедом царит зловещее молчание. Жозефина весь день проплакала и, чтобы скрыть покрасневшие глаза, надела большую белую шляпу с подбородочными завязками. Он украдкой поглядывает на жену, но молчит, машинально постукивая ножом по бокалу. Все, кто прислуживает за столом, словно приросли к паркету и не смеют шелохнуться. Блюда подаются лишь для проформы. Слышно только, — повествует Констан, — «однообразное бряканье подаваемых и убираемых тарелок, печально перемежаемое голосами придворных чинов».

Внезапно император глубоко вздыхает и осведомляется:

— Что нынче за погода?

Ответа он, видимо, не слышит. После этого, так сказать, обеда Наполеон встает, жена семенит вслед за ним, прижимая к губам платок, чтобы заглушить рвущиеся у нее рыдания. Жозефине подают на подносе, который держит паж, кофе для императора, но Наполеон, взглянув на императрицу, сам — может быть, впервые — берет чашку, наливает ее, размешивает сахар. Она, словно в дурном сне, видит, как он пьет, отставляет чашку и делает челяди знак рукою.

Он хочет остаться наедине с женой.

Вскоре Констан и камергер Боссе слышат за дверью, как Жозефина надломленным жалким голосом спрашивает:

— Значит, все кончено?

Наполеон говорит… Он сам расскажет об этом на Святой Елене. Он говорит многословно, пробует ее убедить. «Я дал ей понять, что моя династия не будет прочной, пока у меня нет детей».

Конечно. Но разве у него нет племянников?

— Мои племянники не замена мне: нация этого не поймет. Ребенок, рожденный в пурпуре, на троне, во дворце Тюильри — нечто совсем другое для нации и для народа, нежели сын моего брата.

Он продолжает объяснять свою точку зрения, а Жозефина силится унять слезы.

— Интересы государства и укрепление моей династии требуют, чтобы у меня были дети. У тебя есть твои, но когда я женился на тебе, ты уже не могла рожать новых. Ты не справедлива, лишая меня того, чего хотят все люди.

Глаза ее наполняются слезами.

Он уверяет, что страдает больше, чем она:

— Ведь это же я причиняю горе!

Больше она не удерживает рыданий.

— Нет, нет, ты этого не сделаешь! Ты не захочешь моей смерти.

Он продолжает оглушать себя словами: