Жребий брошен

– Если из-за кустов не изрубят, принцепс, – ответил Друз. – Но в том, что вас выпустят невредимыми, я не уверен. Я постараюсь выручить вас, только не мешай мне, принцепс, и товарищу твоему, господину декуриону, посоветуй не пренебрегать мной. Командир-декурион того мнения, что если я – маркитант, то и человек, значит, презренный… никакого уважения не стою ни я, ни дочь моя.

– Я хожу к вам только ради Думнорикса. – презрительно сказал Меттий. – Я и думать-то не хочу больше о твоей надутой девчонке.

– И не желаю я вовсе, чтобы ты думал о ней, командир, только всегда и при всех скажу: дочь моя из тех девушек, что языком мелют много, а в поступках между добром и худом различие соблюдают. Беланда на Адэллу не похожа и похожей не будет.

– Я жениться хотел на ней, а она отвергла меня, декуриона. И кто? – маркитантка!

– Жениться… знаем мы ваши обещания! Даже если и хотел, что ж из этого? Ты ей не нравишься, она отказала, за что ее ругать самыми отчаянными проклятьями и бить? Не сошлись и разошлись – дело житейское. А ты – нет… ты выругал и побил Беланду. Ты обидел нас, командир, но я не злопамятен. Я выручу тебя, как и принцепса, если не помешаешь.

– Еще неизвестно, надо ли будет выручать-то нас.

– Ты, командир, не знаешь, а я знаю кое-что такое, чего сам Цезарь не предчувствует. Немало болтался я тут на разведках в эти ночи! Понимаю я германскую речь и говорю на этом языке не хуже, чем ты по-галльски. Слышал я, что эти звери затеяли. Да авось все обойдется благополучно, только если кого узнаете – не узнавайте!

– Наша гибель уже решена? – спросил Валерий.

– Принцепс, я готов употребить для твоего спасения всю мою хитрость и все мои силы… авось все обойдется благополучно! Эх, если бы вместо тебя, принцепс, был с господином декурионом легат Антоний! Эх!..

– Неужели ты погубил бы его, Друз?

– Погубить-то я не погубил бы… он нужен в войске, как и ты… а уж пошутить над ним пошутил бы, сколько моему сердцу захотелось бы! Эх!.. Не попался пес в яму, а тебя послал… слишком честны аллоброги – не продают за римское золото ни своей совести, ни чести дочерей – так вот и награда от Антония аллоброгам – любимого ими принцепса возвеличить саном посла… Эх!.. Не все бы рассказывать-то!

Старик с досадой махнул рукой.

– Не за тебя и твою дочь, Друз, это сделано, – сказал Валерий с глубоким вздохом, – была другая девица… Ее уж нет на свете… мир ее праху! Я любил ее, очень любил… была она весела и честна, как твоя Беланда.

– Тебе за то, аллоброгам – за другое, за все, принцепс, вместе Антоний воздал и тебе, и нам… Выждал разбойник, когда подошло такое времечко, да и прихлопнул нас, как мух на ладони всех вместе, не во гнев тебе будет сказано! Берегись тот, кого Антоний хвалит!

– Дай твою руку, честный аллоброг! – с искренним расположением воскликнул Валерий и горячо пожал руку маркитанта. Они тихо разговаривали, пропустив Меттия вперед.

– Остерегайся и этого декуриона, принцепс, – шепнул Друз. – Он честен, но уж очень хвастлив, а во хмелю буен и на язык не крепок. Если доверять ему секрет, то этот секрет на другой же вечер у меня в таверне все узнают – стоит Меттию выпить полкружки… голова у него слабая… подзадорят его товарищи чем-нибудь, он и начнет всякий вздор нести, что только в мозгу есть. Днем он у Генрига или Адэллы, а вечером – у меня… нет гостя прибыльнее Меттия, потому что он платит не в кредит, пьет и ест много, зато нет никого и несноснее! Мне всегда думается – вдруг замешается в толпе неприятельский лазутчик или изменник из эдуев… кто же разглядит всех гостей, когда их много!.. Тут больше двухсот тысяч народу в армии-то… за всеми не уследишь. Меттий болтает, а шпион себе на ус мотает.

Так-то вот и вчера было. Он врал о своих подвигах среди германцев такую небывальщину, что и в сказках-то не сыщешь, врал при Антонии… Антоний сидел, делал вид, что играет в таблицы шашками с Лаберием, а сам слушал… вот и вышел казус! Не хвастайся Меттий своими познаниями в галльском языке и дипломатии – Антонию, может быть, не пришло бы на ум состряпать нам такой морет с цикутой[44], а тут его мысли легко перенеслись от Меттия на тебя, так как тот между прочим хвастался, что даже твоим быстрым познанием галльского языка ты ему обязан, а не твоему прилежанию.

Прикажи ему не узнавать у германцев, если он кого из наших узнает… он может что-нибудь выкрикнуть… найдется человек, понимающий римскую речь… – и тогда все пропало! – погибнете вы оба и другие честные люди ни за что ни про что.

– Кто едет? – раздался на заре оклик часового на краю германского лагеря, который вместо окопов окружали повозки.

– Послы Цезаря, – ответил Валерий по-галльски и оглянулся – ни маркитанта, ни лошадей не было. Друз исчез в тумане мрачных утренних сумерек вместе с лошадьми, едва послы успели спешиться.

Часовой затрубил в рог; ему ответили, и через несколько минут явился отряд воинов с начальником и переводчиком.

Валерий повторил свой ответ, и германцы пригласили его и Меттия следовать за ними. Решетка между тележной баррикадой задвинулась со зловещим скрипом.