Жребий брошен

Ариовист на своем троне сидел мрачный и озабоченный, выслушивая притязания обеих сторон, казавшиеся ему одинаково справедливыми. Волхвы утверждали, что пленникам надо отрубить головы и послать в римский стан, а колдуньи доказывали, что от века веков было в обычае первых неприятельских пленников варить живыми, чтобы по их стонам гадать об исходе войны.

В предложении волхвов Ариовисту больше нравилась отплата римлянам насмешкой за насмешку, а колдуньи казались ему правыми, опираясь на заветы предков. В сердце лютого дикаря суеверие боролось с жаждой скорейшей мести, мешая ему решить тяжбу.

Противники до того разгорячились, что казались готовыми проспорить всю ночь, сбивая с толка конунга своими доводами. Они, может быть, поладили бы на чем-нибудь, но им это не удавалось, потому что, едва одна сторона брала верх над другой, как в толпе зрителей в ту же минуту поднимался шум. Воины начинали потрясать копьями и кричать, подбивая на новый спор ту партию, которая уступала.

Когда спор был в самом разгаре, волхвы и колдуньи уже готовы были перейти от словесных убеждений к рукопашным, вцепившись одни другим в косматые волосы, неожиданно раздались дикие завывания, и расступившаяся толпа пропустила на круг безобразную женщину, все лицо которой было разрисовано синей и красной краской, а обнаженная грудь увешана собачьими зубами и другими амулетами. По спине ее, точно грива, висели растрепанные рыжие волосы почти совсем красного цвета, жесткие, как щетина. Женщина эта била себя в грудь кулаками, испуская громкие гортанные звуки.

Бросившись в толпу споривших, ведьма разняла их своими сильными руками и громко проговорила:

– Стойте, ни шагу вперед! Молчите, ни слова! Слушайте, что могучий Донар, в облаках гремящий, внушил вещей Вермунд!

– Кто ты, вещая? – спросил Ариовист. – Откуда ты, служительница Норн[46]?

– Зовут меня Вермундой, – ответила колдунья, – живу я там, где Майн вливает воды в широкий Рейн, в пещере под скалой мое жилище… от света дня давно я отреклась и не имею дел с людьми живыми… питаюсь я кореньями, в полночный час сбираемыми мной… идти к тебе я не хотела, конунг, но Донар[47] троекратным зовом, раздавшимся в полночь среди утесов, меня извлек из недр земли глубоких и вдаль к тебе сюда за Рейн послал: «Иди, Вермунда, – молвил сын Водана[48], – иди за Рейн скорей, торопись… останови вражду среди германцев, моих детей, не то братоубийство междоусобной распри там погубит плоды побед в войсках Ариовиста!..»

И день, и ночь я шла сюда поспешно от устья Майна по полям пустынным и по лесам дремучим через горы и топкие болота, повинуясь велению Донара-молниеносца. И вижу я, что вовремя успела прийти сюда… готовилась распря между волхвами и вещими женами германскими.

Злой Цезарь, враг мой, конунг, эту распрю здесь возбудил нарочно у германцев, чтобы врасплох на лагерь твой напасть. Его волхвы на конский волос ночью слова вражды и спора нашептали и в стан германский пред восходом солнца тот волос их послы внесли и по ветру пустили среди войска.

Все были поражены словами колдуньи. Взоры Ариовиста с невыразимой злобой впились в лицо Валерия, понявшего из речей новой колдуньи нечто ужасное для себя и товарища.

Точно полночный кошмар стояла пред ними эта безобразная, раскрашенная женщина с волосами огненного цвета, озаренная мерцающим блеском яркого костра, пылавшего на кругу, стояла, указывая на них конунгу своей правой рукой, на которой вместо браслета вилась сухая шкура убитой змеи, указывала, говоря что-то грозное.

– Наш час настал! – шепнул Валерий. – Эта новая ведьма явилась, кажется, примирительницей спора о нашей участи.

Меттий ничего не ответил и даже не слышал слов принцепса; он дрожал, готовый упасть в обморок. Сердце его едва билось в груди от ледяного ужаса.

Дикари за скамьями свирепо выли, стуча оружием, готовые разорвать послов; старшины их вскочили со своих мест и что-то громко говорили, протягивая руки к послам; благородные женщины, стоявшие рядом с колдуньями, рвали свои платья и волосы и также тянулись к послам. Что такое произошло, послы не понимали; им было понятно только, что спор кончен и кончен чем-то ужасным.

Ариовист ударил в щит, лежавший подле него, огромным золотым молотком, который ему заменял скипетр, и мгновенно водворилась тишина.

– Что же делать нам? – спросил Ариовист. – О вещая Вермунда! Рассуди моих волхвов с колдуньями… они поспорили за участь этих римлян. Сварить ли их живыми, как водилось и прежде исстари всегда у нас, иль отрубить им головы и бросить с насмешкой в стан римский через окопы?

– Нет, конунг! Нет! – ответила Вермунда. – Они должны быть жертвой очищения для войска твоего от волхвований… их надо сжечь живыми в честь Водана и Донара-молниеносца, но когда и где? Пусть это сами боги нам укажут, это место неблагоприятно для жертвоприношений наших.