Жребий брошен

Скорей в поход! Немедленно снимайте шатры с полей, раздору обреченных! Пока вы здесь, у вас не будет лада, и все пойдет не так, как шло доселе. Проклятый волос вьется между вами со словами непрестанного раздора. Уйдите прочь с равнины этой страшной, пока раздор не перешел по ветру с волхвов и вещих жен на войско. Волхвам же и ведуньям повели ты, конунг, от воинов особо отделиться и не вступаться в общие дела, пока постом трехдневным и купанием в воде священной, мной наговоренной, с себя они заразу не очистят.

В стане германцев произошло смятение; дикари закричали, подтверждая слова Вермунды, все бросились прочь от волхвов и колдуний, как от зачумленных, побежали к повозкам, и не прошло и часа, как Ариовист снял свой лагерь, точно гонимый врагом, и отправился с армией далеко по степи, обходя римлян с тыла.

Меттия и Валерия приковали к телеге, заставив таким образом пробежать в цепях больше двадцати миль под дождем, в холодную осеннюю ночь.

– Вот теперь-то мы пропали! – сказал Валерий. – Наши не успеют узнать, куда нас увели, и не выручат.

– Это нам Цезарева награда! – отозвался Меттий. – Я все искал Друза среди дикарей… обманщик и не думал выручать нас.

– Он не всесильный Юпитер. Если он тут был и узнал о нашей участи, то Цезарь может завязать дело с Ариовистом, а если Друз ушел докладывать о нас раньше появления этой новой колдуньи, которая, как я догадался, посоветовала перейти куда-то дикарям, то мы пропали… Цезарь может найти нас по следам, но будет ли для него выгодно гнаться за нами – я не уверен. Ради спасения двух человек Цезарь не станет жертвовать всей армией.

Германцы расположились на новом месте.

Бедным узникам после долгих просьб удалось получить от врагов по куску сырого мяса и сухарю. Меттий, продолжая ругать германцев, Цезаря, Антония, Друза и всех, кто ему вспомнился, жадно съел данную пищу, но Валерий почувствовал, что она нейдет ему в горло; все мускулы его тела ломило, голова кружилась; он в полном изнеможении упал на землю, сознавая, что расхворался вследствие простуды, голода и пережитых ужасов. Что с ним было дальше, он уже не сознавал, не чувствовал даже, как германцы били его, понукая встать и идти за ними, и как они, видя, что он лежит без чувств, сволокли его за цепи и столкнули в землянку.

Германский язык был по своему строению настолько далек от галльского, что нельзя было говорить без переводчика, но между ними в некоторых словах было сходство, дававшее возможность понимать смысл речи умному человеку, имевшему уже сношения с этим народом, если он присмотрится к лицам и жестам говорящих.

Растерявшийся от ужаса Меттий ровно ничего не понял из того, что произошло в совете старшин, но Валерий отчасти проник в смысл монолога колдуньи, только полагал, что она говорила Ариовисту не о колдовстве римлян, а грозила неожиданной атакой, решенной Цезарем после донесения лазутчика об участи послов. Это его убедило, что Друз ушел назад, лишь только послов схватили, что он выводил из соображения о времени, потребном на то, чтобы старик доехал до лагеря, донес, Цезарь собрал начальников, колдунья же успела узнать и прийти к Ариовисту. На все это могло пойти времени не меньше целого дня, принимая в расчет плохое состояние дорог, размытых дождями. Цезарь не успел завязать дело до снятия лагеря германцев, а найдет ли выгодным для сражения новую избранную ими местность – неизвестно. Это и вырвало у Валерия возглас, что теперь они пропали.

Маркитант в его мнении был еще раз прав – германцы показались ему врагами, на людей непохожими, с которыми нельзя вести дел обыкновенным способом. Он также убедился, что у них имелись в римском войске лазутчики, вероятно, тайные изменники из галлов.

Не имея возможности рассчитывать на какую-либо помощь, Валерий желал себе одного – умереть скорее от простуды и изнеможения сил, пока враги не повлекли его на мучительную казнь. Ему ужасно хотелось пить; в груди его жгло, как от раскаленного свинца; он ловил в протянутые руки капли дождя, заносимые ветром в землянку, когда очнулся в ней среди мрака и сырости. Ни клочка соломы для постели, ни гнилой рогожи для защиты от стужи не бросили ему враги, равнодушно слушая его стоны и вздохи.

Галлюцинации овладели спутанными мыслями больного, рисуя ему самые странные сцены, в которых главным образом фигурировало то, чего ему теперь недоставало. Потолок землянки превратился в яркую зелень виноградной беседки с сочными, спелыми гроздьями; среди этой беседки возник фонтан чистой, вкусной, свежей воды. Валерий пьет, пьет без конца, черпая воду горстями, но никак не напьется, сколько ни утоляет жажду. Какой-то образ возник в струях фонтана; Валерий узнает Летицию; она ростом выше и лицом прекрасней, чем была живая… О, как хороша стала Летиция! Она берет его за руку… подносит к его губам губку, напитанную уксусом… говорит…