Жребий окаянный. Браслет

История профессиональной карьеры Ерохи была в некотором роде похожа на историю Силы. С небольшим лишь отличием. Если у Силы не было качества, необходимого стражнику, то у Ерохи, наоборот, наличествовало качество, просто-таки противопоказанное чиновнику. Ероха всегда резал правду-матку. И когда спрашивали его, и когда не спрашивали — тоже.

Ероха был парнем грамотным и неглупым, и отец его надеялся, что уж сын-то, в отличие от него, сумеет сделать карьеру и дослужится до заветного дьяческого чина. Но этим планам, как оказалось, не суждено было сбыться. Ерохина карьера рухнула, едва успев начаться.

Подьячий, к которому его отдали в ученики, сразу же начал шпынять Ероху за торопливость и дурной почерк, а вскорости объявился еще один повод для его недовольства. Подьячий велел Ерохе переписать бумагу, составленную им для подачи наверх. Было это нечто вроде проекта решения городской управы по какому-то вопросу.

Ероха, вместо того чтобы начать старательно переписывать данную ему бумагу, не менее старательно ее прочитал. И нашел, как ему показалось, пару очевидных глупостей. О чем тут же сообщил своему учителю. Тот посоветовал Ерохе прикусить язык и садиться за работу. Другой бы так и поступил, но не таков был Ероха. Он взял бумагу и пошел к начальству. Начальство его выслушало и тут же вышибло из управы под зад коленом.

Позапрошлой весной Ероха устроился гребцом в одну из артелей и всю навигацию ходил вверх-вниз по Волге. В прошлую же весну он пристал к ушкуйникам и ходил на Север, к самоедам, за ясаком. Разбогатеть не разбогател, но на зиму обеспечил лояльное отношение к себе со стороны отца.

Как бы то ни было, и Ерохе, и Силе надо было что-то делать со своим туманным будущим. Взрослая жизнь уже началась, а у них — ни ремесла в руках, ни денег, ни собственности. То же самое можно было сказать и о Михайле. Это-то и объединило всех троих в одну компанию. Правда, дивидендов никому из них это не принесло, единственным результатом совместной умственной деятельности стал бредовый план путешествия в Индию.

— В опричные, в опричные нужно подаваться, — вновь забубнил Ероха, закончив рассказ о своей неудачной карьере. — Им хорошо платят. Опять же дворянство светит. Ведь царевы же люди…

— А как же Индия-то? — переспросил Сила. — Побоку уже? Совсем забыли? Да?

— Постойте, парни, — остановил их Валентин. — Во-первых, об Индии. План неплохой, но надо честно себе признаться, мы его сейчас не осилим. Давайте отложим его лет на несколько. Деньжат поднакопим, опыта жизненного… Порасспросим получше тех же индусов, что на торжище нашем торгуют. Одним словом, подготовимся. Во-вторых, ты вот, Ероха, в опричники предлагаешь. А ведь они душегубы, каких свет не видывал.

Ероха пожал плечами:

— Кое-кто болтает, что, мол, видел, будто опричные целую деревню вырезали. Но… Болтовня это пустая, думаю. Как это можно, чтоб целую деревню ни за что ни про что?

«Хм-м, сейчас здесь тысяча пятьсот шестьдесят седьмой год. Согласно официальной исторической версии — самый разгар опричного террора. А тут — кое-кто болтает… Понятно, что здесь нет средств массовой информации, но информация, хотя бы со скоростью пешехода, все равно должна распространяться. Значит, в этой действительности, в которой царь Иван Васильевич стал Василием Блаженным, опричники не развернулись еще на всю катушку».

— Нет, Ероха, это не болтают. Это так оно и есть. Душегубы они. Но самое скверное даже не это, а то, что закончат они все очень плохо, — заверил его Валентин. — Ты уж поверь мне.

— Ладно, — охотно согласился Ероха с доводами Валентина. — Не поедем записываться в опричники. И в Индию не поедем. А что же тогда нам делать-то, Михайла? Как жить будем?

— Да, — поддержал его Сила. — Как жить будем?

— Все очень просто, — уверенно ответил Валентин. — Для начала прекратим пьянствовать. А дальше…

— А дальше… — эхом повторили вслед за ним Сила с Ерохой.

— Я сегодня договорился с Мудром. Он меня берет на работу. Не знаю еще, что за работу он мне предложит, но куда я, туда и вы.

— Это как это? — не понял Ероха.

— Вы ж поймите, парни, — начал объяснять Валентин. — Ведь я прирожденный Митряев. Так?

— Так.

— Имеет ли право Мудр меня вдали от митряевского дела держать, если я трезвый, вменяемый и желаю работать?

— Нет, не имеет.

— И я так думаю. Любой суд в этом случае на мою сторону встанет. Поэтому я сегодня заявил Мудру, что с пьянством завязываю и желаю работать в митряевском деле. На благо семьи, значит. И Мудр был вынужден согласиться. Завтра он мне объявит, на какое место поставит меня. Вот так вот. А я уж, естественно, о вас не забуду.

— Ох, Минька, все-таки здорово тебя вчера по башке хватили. — Сила смотрел на него таким жалостливым взглядом, что Валентин даже разозлился. — Так любому делу учиться надо, в том числе и купецкому.

— Так я и буду учиться. Приставит он меня к какому-нибудь своему приказчику. К Ермилу, например. Я пару недель, месячишко за ним понаблюдаю, а потом смогу и самостоятельно дела вести.