Жребий вечности

Браун словно бы предчувствовал неладное: как только Скорцени вошел в командный бункер, в котором сейчас никого из высоких берлинских гостей не наблюдалось, он тотчас же поинтересовался, нет ли каких-либо свидетельств того, что агенты уже провалились или же пребывают на грани провала.

– А что сообщает ваша собственная агентурная сеть, доктор Браун? – съязвил Скорцени.

– Увы, собственной сети у меня пока что нет.

– Так свяжитесь с сотрудниками ФБР, которые давно вами интересуются, и попросите не мешать вашему эксперименту.

– Придется последовать вашему совету, господин обер-диверсант.

Скорцени хотел съязвить еще что-то, однако, почувствовав, что и так перестарался и барон попросту может обидеться, поспешил успокоить:

– Все нормально, господин Браун. Агенты легализовались, здание осмотрено, место установки определено, ждут условного сигнала. И не рассчитывайте, дорогой доктор Браун, – уже более жестко, и не шутки ради, добавил он, – что вам позволено будет списать провал супероперации «Эльстер» на моих агентов.

– В мыслях такого не было, – проворчал Браун.

– И вообще, запомните: если ракета отклонится и, вместо небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг, попадет в президентский дворец или в здание сената США, то не только наш фюрер, но и лично я готов простить вам эту непростительную оплошность.

Барон выдержал паузу, достаточную для того, чтобы Скорцени мог насладиться собственным остроумием, а затем перешел на исключительно деловой тон.

– Довожу до вашего сведения, господин Скорцени, что сегодня мы осуществляем пробный, испытательный запуск двухступенчатой ракеты «А-9, А-10». От ракеты, которая должна поразить Нью-Йорк, ее отличает только то, что в ней не содержится заряд взрывчатки весом в одну тонну, дабы в случае неудачи…

– Это понятно, – перебил его Скорцени.

– При общем весе ракеты в сто тонн эта тонна особой роли при испытании ракеты не играет. Кстати, длина ракеты достигает 29 метров, дальность полета – пяти тысяч километров. Упасть она должна в океан, чуть не долетев до американского побережья. Наша цель: испытать все стартовые механизмы, работу двигателей первой и второй ступеней, радиоаппаратуру, словом, проверить все расчетные данные.

– Исходя из ваших расчетов, сколько времени понадобится, чтобы ракета достигла Нью-Йорка?

– Тридцать пять минут чистого лета.

– Всего лишь?! Потрясающе!

– И семьдесят тонн горючего.

– Да черт с ним, с горючим! С такой скоростью США не может достичь ни один самолет, и, да простит меня Геринг, это уже аргумент в пользу ракетостроения. А посему чего мы ждем? Рузвельт нас благословляет.

По внутренней связи Браун еще раз проверил готовность ракеты и пусковой команды, поинтересовался, поднялись ли в небо самолеты из эскадрильи наблюдения, и, перекрестившись, рванул пусковой рубильник.

…Как вскоре доложили члены экспертной комиссии, сразу же после старта ракета вышла из-под контроля, значительно отклонилась от курса и взорвалась в небе над Северным морем, недалеко от Фарерских островов. Это был полный провал, похлеще того, что произошел в США.

– Вы сами все видели и все знаете, Скорцени. – Браун предстал перед оберштурмбаннфюрером бледным, голос его дрожал, чувствовал он себя крайне неловко.

– Но все же она взлетела, а это главное, – попытался утешить его оберштурмбаннфюрер. – Сколько времени понадобится, чтобы проанализировать просчеты и провести еще один пробный пуск?

– Как минимум месяц.

– Гитлер нас, надеюсь, поймет и простит, – в свойственном ему духе отреагировал Скорцени, – а вот перед президентом США Рузвельтом вам придется лично извиняться. Слово надо держать.

– Мне сейчас не до шуток, Скорцени.

– Мне – тем более. Кстати, настоятельно советую: следующую модель готовить с таким расчетом, что она будет пилотируемой, ее поведет пилот-смертник.

– Значит, все-таки с агентами у вас что-то не ладится?

– Просто с пилотом будет надежнее. Доброволец всегда найдется.

Браун немного помялся, но все же изрек:

– Поскольку вы все равно узнаете об этой встрече, то признаюсь, что вчера я беседовал с Марией Воттэ.

– С этого бы и начинали наш разговор.

– Это она сказала, что агентов, засланных в США, ожидает провал и что один из них будет казнен.

– Только один? – как бы между прочим уточнил Скорцени.

– Она так сказала.

– Почему же не сказала, что ракета ваша взорвется, не пролетев и четверти пути?

– Я не спрашивал об этом. Вообще запретил ей что-либо говорить по поводу своих испытаний.

– Это ж почему? Боитесь узнать о будущих проделках своей судьбы?

– Из суеверия. Знаете, с каждым новым испытательным пуском я становлюсь все более суеверным.

– Правильно становитесь, барон, – признал Скорцени, а подумав, что неплохо бы и самому связаться с Неземной Марией, добавил: – И передайте госпоже Воттэ, что, если она и впредь будет умничать по поводу моих агентов, в роли пилота-смертника на Нью-Йорк улетит она сама.

– С удовольствием сообщу ей это. Ведьма она, Скорцени. Это я вам говорю: настоящая ведьма. Может, от нее и происходят все наши беды.