Жребий вечности

– И мне неприятно думать, что мы так и не сумели подготовить в своей разведке диверсанта, равного тому, которого уже давно заполучил Гитлер, превратив его в своего личного агента для особо важных поручений.

– Но и вы, сэр, не позволите себе отрицать, что с теми людьми, которые имеются в моем распоряжении при проведении данной акции, я не в состоянии предпринимать то, на что решается Скорцени. К тому же сам факт существования писем приходится скрывать не столько от врагов, сколько от своих. Да-да, именно от своих.

– Почему вы считаете это дикостью, полковник? Скорцени, по-вашему, от своих скрывать ничего не приходилось?

– И потом, – не стал оправдываться полковник от разведки, – вы сами всех нас постоянно убеждаете, что, в отличие от германцев, мы все еще живем в демократической стране, в которой всегда все приходится делать с оглядкой на прессу и общественное мнение. Кстати, вы сами просили не привлекать излишнего внимания к чемодану Муссолини.

– В общем-то вы правы: кому-то мешают только враги, с которыми он расправляется уверенно и умело, а кому-то в основном свои, которые куда опаснее тех, естественных врагов, – задумчиво развил его мысль премьер. Сделав еще несколько неглубоких затяжек, он пригасил сигару о пепельницу и выжидающе посмотрел на полковника.

Разговор явно выстраивался не так, как он спланировал. О’Коннел защищался слишком сдержанно и ожесточенно, что само по себе выглядело вызывающе. Еще более досадно, что он, Черчилль, оказался в роли неудовлетворенного, обиженного просителя. И полковник прав: прежде всего, в его, Черчилля, интересах, чтобы об операции знало как можно меньше друзей. Главное, поменьше друзей. Которых с приближением конца войны становится… все меньше. Что же касается врагов, то уж Бог с ними.

– По-моему, нам следует немного успокоиться, как считаете, сэр О’Коннел?

– Вполне согласен с вами, сэр.

– Не стану отнимать у вас время, если удосужитесь вразумительно ответить на два вопроса, ради которых, собственно, вы и приглашены сюда.

– На первый могу ответить сразу же, – неожиданно для самого себя рискнул О’Коннел, поддавшись азарту, понятному разве что неисправимому игроку.

Премьер с любопытством уставился на него. Пауза его свидетельствовала о том, что он готов выслушать.

– Ни одного сообщения, касающегося ваших, лично ваших, сэр, писем, адресованных Муссолини, в германской прессе до сих пор не появилось. Я бы даже сказал, что в данной ситуации Скорцени действительно ведет себя по-джентльменски.

Черчилль ободряюще улыбнулся и вновь взялся за сигару, совершенно забыв, что пригасил ее.

– Действительно не появлялось? Вы можете утверждать это с полной уверенностью?

– Абсолютной. Мой человек в посольстве в Швейцарии получает все, что издается в пределах рейха, а его знание германского языка и нескольких австрийских диалектов столь же безупречно, как и знание английского.

– Кажется, это похоже на правду… Интересно было бы знать, от кого Скорцени получил приказ не обнародовать их? Надеюсь, вы понимаете, что это важно.

– Возможен такой вариант: о копиях писем знает очень ограниченный круг лиц: Скорцени, Шелленберг, Кальтенбруннер… Ну, еще, может быть, Хеттль…

– Хеттль? – споткнулся о неизвестную ему фамилию Черчилль.

– Это один из самых доверенных офицеров Скорцени. Причем, по крайней мере, двоих из этой четверки – Шелленберга и Хеттля – из числа потенциальных носителей этой информационной угрозы без особого риска можно и исключить.

– Вы забыли о Гиммлере.

– Если Гиммлер и знает о наличии копий этих писем, то лишь в общих чертах. О самом факте… Что они существуют. Скорцени не привлекает к ним внимания, он нигде и никогда публично не распространялся о важности информации, которая имеется в письмах дуче. И потом, ни Гитлер, ни Гиммлер или Борман, то есть никто из руководящей верхушки рейха не заинтересован в дискредитации своего, пусть и слишком уж неудачливого, но все же союзника.

Полковник напряженно ждал, когда Черчилль назовет еще одно, самое страшное для себя в этой связи, имя – главного идеолога рейха Геббельса. Однако премьер суеверно обходил его молчанием, словно боялся накликать на себя гнев сатаны.

– Итак, какие у нас перспективы, полковник? – вдруг более оживленно поинтересовался премьер, давая понять, что время, столь щедро отведенное сегодня для беседы с окончательно разочаровавшим его полковником разведки, исчерпывается.

– Сами копии, как я уже сказал, находятся в полном распоряжении Скорцени. Следовательно, приказ молчать мог поступить только от шефа первого диверсанта рейха.

– То есть, от Кальтенбруннера, – решил блеснуть своими познаниями берлинской диверсионно-разведывательной иерархии Черчилль. – Подготовите мне досье на этого человека.

– Или же вообще не поступал. Что вполне допустимо. Сейчас в Берлине не до писем Муссолини. Тем более что Скорцени – не из тех, кто спешит поделиться своими новостями с Геббельсом.