Жребий вечности

Даже когда привратник виллы «Винченсент» распахнул ворота, чтобы пропустить транспорт, они еще несколько мгновений колебались, стоит ли своим, пусть даже символическим присутствием на вилле нарушать конфиденциальность этой встречи.

– Только не уверяйте, полковник, что мое появление оказалось для вас приятной неожиданностью.

– Бывают неожиданности, сэр, которые доставляют…

– Вы невнимательны, сэр О’Коннел, – прервал его премьер. – Я сказал: «приятной».

Черчилль вечно торопился, и ему казалось, что демонстрация спешки позволяет с великосветской непринужденностью нарушать любые нормы вежливости. К тому же премьер не указал времени своего прибытия на виллу, поэтому появление его в какой-то степени действительно оказалось неожиданным. Впрочем, Черчилля это не смущало.

К вину и легкой закуске, поспешно выставленным служанкой на низенький журнальный столик, премьер остался безразличным. Испросив разрешения, он закурил сигару и уселся в то же кресло, в котором покоились его телеса во время прошлого посещения виллы.

Полковник все же наполнил бокалы, предложил один из них Черчиллю, и опустился в кресло напротив. Почти с минуту премьер молча согревал ладонями вспотевшее от охлажденного напитка фигурное богемское стекло.

– Чем вы хотите удивить меня, сэр О’Коннел, на сей раз? Уж не вином ли?

– Тем, что не задаю вопросов, – интеллигентно дерзил полковник.

– А вот я позволю себе задать. – Альберт внутренне напрягся. Он еще помнил, сколь трудным выдался их недавний разговор, состоявшийся на вилле у самого Черчилля. – Не волнуйтесь, нашего итальянского «эпистолярия», то есть незабвенного дуче Муссолини, это пока еще не касается.

«Странно», – чуть было не вырвалось у полковника. Тем не менее он позволил себе облегченно вздохнуть, и для премьера это незамеченным не осталось.

– Чего же тогда… касается? – вежливо поинтересовался он.

– Всего лишь хочу понять, почему вы пытаетесь удивить меня вином, вместо того, чтобы еще более приятно удивить, отрекомендовав свою… смею полагать, невесту.

О’Коннел попытался снисходительно улыбнуться, однако гримаса, вырисовывавшаяся на его аристократически-бледных щеках, взывала к снисхождению.

– Простите, сэр, вы имеете в виду виконтессу Роудвайт?

– А вы, простите, – безмятежно потягивал вино Черчилль, – еще кого-то? Нет, не поймите это так, будто я вмешиваюсь в вашу личную жизнь.

– Что вы, сэр Черчилль! Виконтесса действительно гостит у меня. Но мы не сочли возможным отнимать у вас время, которое, конечно же, понадобится, чтобы соблюсти светские приличия, требующиеся при знакомстве с…

– …Будущей леди О’Коннел, – подхватил его мысль премьер-министр. – Появление женщины всегда влечет за собой появление определенных потерь. В том числе и во времени.

– Если позволите, я тотчас же приглашу виконтессу, – вконец стушевался полковник, – и мы сможем…

– Не торопитесь, генерал. Это уже ни к чему. – Черчилль закурил, но после нескольких затяжек положил сигару на кончик пепельницы и, «причастившись» двумя глотками вина, задумчиво уставился в окно.

На какое-то время он словно забыл о присутствии здесь хозяина дома, в который прибыл без приглашения. А главное, он забыл о виконтессе Роудвайт, которая уже, наверное, решила, что ее дальнейшее пребывание на вилле неуместно, и в глазах которой появление сэра Уинстона Черчилля не служит оправданием столь неучтивого поведения ее жениха.

Полковник дипломатично прокашлялся, пытаясь привлечь внимание гостя. И действительно привлек:

– Да вы садитесь, генерал, нам предстоит еще один разговор, причем, как вы понимаете, далеко не светский. Видите ли, генерал, со времени нашей последней встречи…

– Простите, сэр, у меня чин полковника, – как можно вежливее напомнил О’Коннел, весьма невежливо перебивая при этом премьер-министра.

– Очевидно, решили, что во время одной из прошлых наших встреч я то ли ошибался, обращаясь к вам как к генералу, то ли передумал ходатайствовать о повышении вас в чине?

– Именно это, второе, я и предполагал, – О’Коннел вдруг ощутил, что его обуревает холодная и какая-то беспричинная ярость. Само присутствие этого нагловатого толстяка вызывало у него чувство досады.

В конце концов он, полковник, – представитель одного из древнейших аристократических родов Великобритании и не позволит, чтобы человек, временно и, очевидно, по какому-то недоразумению оказавшийся во главе правительства, вел себя на его вилле таким образом! Если уж на то пошло, то он не просил Черчилля ходатайствовать о повышении его до генерала. Его вполне устраивает чин полковника.