Жук золотой

Лунная дорожка бежала через Амур прямо ко входу в пещеру. В серебристом луче я увидел невероятное! Фунтик камлал в воде… Он заходил все глубже и глубже! Наконец над водой остались видны только бубен, колотушка и руки шамана. Но на этот раз я отчетливо слышал его песню:

Тебя называю женою, Фыйлюк!
Всплыви над горою из дальнего моря!
На отмель песчаную прыгни из пены…
Подобно горе из пучины всплыви
И прыгни на кончик носка моей обуви…
Тебя называю женою морскою,
На отмель багульника веткой склонись,
Ольховою почкой и белою стружкой
Повисни на ветках священных деревьев…
Фыйлюк, о, жена недалекого моря…

Он звал из близкого лимана неведомую нам Фыйлюк. Свою жену. Шаманку.

Мы очнулись под утро, когда из палатки, закрытой наглухо, послышались голоса и звук ножа, секущего рыбу – коф-коф-коф. Низкий женский голос весело произнес:

– Ох, как много юколы! (Утыты, ма лес!)

Шаман Фунтик отвечал:

– Мы никогда подобного не забудем! (Ньын ыгр хагин тыдь ршгырпныдох каудь!)

Уже совсем расцвело. Было, как и обещал Валера, тытке… Очень рано. И только Полярная звезда, Курн уньгр, упрямо висела над скалой Фувбал. Костер догорел, но малиновые угли по-прежнему грели чашку с порошком.

Из-под палатки высунулась маленькая женская рука. Она протягивала миску, наполненную мелко нарубленной юколой.

– Мой лучший друг, Коля-нивх! – гортанно крикнул шаман, – ньурьё нафк!

И Коля Хансин покорно взял чашку с рыбой, почти шепотом произнося гиляцкое приветствие:

– Будь здорова, женщина! Ургур гумья, умгу!

Невидимка ответила:

– Больному лучше. В добрый путь!

И так было всякий раз, пока к палатке подходили Коля, Хусаинка и Юра. Наконец Валерка выкрикнул:

– Мой лучший друг, Санька-нивх!

Как и положено лучшему другу – ньурьё нафку, я подполз к щели в палатке на коленях. Ургур гумья, умгу! Никто не подал мне миску с юколой. Женский голос отчетливо произнес:

– Куда же он пойдет? Свое стойбище грешно покинуть!

Я оттянул край брезентового полотна. Фунтик, развалясь, лежал на подстилке в глубине палатки. Отдыхал, наверное. Прямо на меня, почти в упор, смотрела маленькая и красивая женщина. Она была обнажена по пояс. Черные волосы собраны в пучок на затылке. Запястья рук и щиколотки ног украшали блестящие браслеты. В ушах качались серьги. Но… Невероятно!

Вместо двух у женщины-духа было четыре груди. И она улыбалась мне, показывая, впрочем, не очень красивые зубки – острые и желтые.

Да, единственное, что мне не понравилось в ней сразу, так это ее зубки.

К нам пришла Фыйлюк. Жена его дальних морей, которая прыгнула на носок его обуви. А еще ее звали мотьик ныкр умгу – морской дух. Она взяла меня за руку и отчетливо произнесла три слова.

Вот они, три слова Жены дальних морей:

Умумздь – будь смелым.

Умдилы гыдь – будь незлобивым.

Пилагудь – преумножь.

Что я должен был преумножить, она мне так и не сказала.

Потом она наклонилась и слегка куснула мою руку.

Вот именно что куснула. Мне было совершенно не больно.

Но на кисти правой руки появились три капельки крови.

Двадцать лет спустя я рассказал про шамана Валерку Фунтика в Институте народов Севера. Специалисты по шаманизму глумливо переглянулись: «Порошок в тарелке на огне… Четыре груди… Галлюцинация! Коллективный гипноз!» Тогда я показал им три черточки – три шрамика на кисти своей правой руки: «Следы ее зубов». И уточнил: «Фыйлюк, жены шамана Фунтика». Специалисты по шаманизму – морщинистый и интеллигентный нивх, почти академик, но со следами порока, хорошо известного ему и мне, на лице, и, кажется, с ним была народная поэтесса-чукча, сказительница из совхоза Рыркарпий, что на мысе Шмидта, – внимательно, чуть ли не под лупой, рассмотрели мои шрамы. «Самоистязание?» – утвердительно спросила сказительница. Нивх-академик пожевал губами. Кажется, он знал что-то другое. На то и академик. Он очень внимательно посмотрел мне в глаза. И ничего не ответил. Его звали Чунер.

Иногда, в часы особо жесткой борьбы – неважно, с кем: с собой или с миром, – я думаю: «А может, права была шаманка Фыйлюк, и я зря покинул свое стойбище? Был бы сейчас председателем рыболовецкой артели, как мой дед Кирилл Ершов. И как того хотела моя мама».

Ведь капитаном дальнего плаванья я так и не стал. Отдельная история.