Меня не взяли на судоводительское отделение, а механиком, в промасленный трюм, где гудит машина и море видно только в иллюминатор, я не захотел спускаться. «А как же белые клеши и кортик у бедра?!» – думал тогда я. К тому же меня с треском выгнали из абитуриентов, еще до начала экзаменов, за драку в ресторане, которую устроили взрослые дядьки-матросы с торгового судна. Они пообещали взять меня в плаванье юнгой. Наврали, конечно. Никаких юнг уже и в помине не было. За выбитые в ресторане витрины рассчитывался я. Деньгами на обратный билет. Чтобы добраться до дома, мне пришлось на сухогрузе плыть из Холмска во Владивосток. И здесь состоялось самое страшное крушение, поставившее крест на моей морской карьере. Все пять дней, пока мы шли по морю, я провалялся трупом в кубрике, невыносимо страдая от монотонной качки. Я заблевал, как выразился вахтенный помощник капитана, сухогруз от клотика до киля! До сих пор не знаю, есть ли киль у сухогруза.
Между прочим, преодолеть «неморяцкий» недуг мне так и не удалось.
Моряками стали Коля Хансин и Юра Валин, как и предрекла Фыйлюк, пожелавшая им доброго пути –
И Хусаинка тоже долго бродил по свету. Он ходил на рыболовецких судах механиком. Иногда в моем доме за пять минут до Нового года раздавался телефонный звонок. Он был неповторим. Я точно знал, что сейчас звонит Хусаинка Мангаев. Телефонистка вредным голосом говорила: «Соединяю с Сиднеем!» Без всякого приветствия, как будто мы расстались час назад, Хусаинка говорил: «У тебя есть что выпить? Налей! Давай чокнемся». И мы с ним чокались. В трубке. Звенели бокалами. Телефонистка хихикала. Потом он сразу же делал «пи-пи» – отбой. Однажды он позвонил мне, кажется, из Кореи. Перед тем как чокнуться, я спросил его: «Ты ее видел?» «Кого?» – спросил Хусаин. Я уточнил: «Фыйлюк! Шаманку, у которой четыре груди?!»
Хусаинка ответил сразу. Как будто мы с ним час назад вылезли из той самой пещеры, где посредине застыла каменная башка медведя.
И он ответил: «Я ее видел отчетливо. Так же, как я вижу сейчас тебя…»
Но ведь сейчас он не мог меня видеть?!
В Ассоциации американских редакторов меня спросили: «В какой из штатов Америки ты хотел бы слетать, чтобы познакомиться с издательскими делами штата, а также с нравами и бытом коренного населения?» Последний пункт был включен советской стороной, как непременное условие культурного обмена делегаций журналистов двух великих стран. Был, кажется, 1986 год. Перестройка начиналась. И нас, русских, опять зауважали.
Я смело попросился в Северную Дакоту. И я захотел познакомиться с жизнью и бытом североамериканских индейцев сиу. Они давно интересовали меня. Потому что я хотел проверить: действительно ли нижнеамурские нивхи похожи на сиу? Или существует только красивая, но несостоятельная теория выдумщиков-ученых.
Лидеры Ассоциации, люди немолодые и консервативные, переглянулись, но сказали о’кей! Почти на все наши пожелания они отвечали о’кей. Оказывается, в столице штата, городе Бисмарке, проживает один миллионер. Он очень известный и очень успешный бизнесмен. У него бизоньи ранчо, поля пшеницы, телеканал, две газеты и мега-яхта на озере Лонг-Лейк. Хотя он и немолод – ему за семьдесят. Но самое интересное оказалось в другом. Другое было, похоже, с моей точки зрения, на рояль в кустах.
Владелец заводов, газет, пароходов, пшеницы и бизоньих ферм в каком-то поколении был выходцем из тех самых североамериканских индейцев, которые так интересуют меня! Вот там, оказывается, в чем все дело!
Поверить в то, что индеец в Америке стал миллионером, я не мог. Хотя первые сомнения насчет того, что негров (афроамериканцев) в Америке по-прежнему вешают, а индейцы загибаются от голода в своих резервациях, тогда меня уже посетили.
В Дакоту я прилетел вдвоем с известным журналистом – красавцем и умницей, работавшим ответственным секретарем влиятельнейшей советской газеты. Назовем его Игорем. Нас привезли сначала на виллу, а потом и на мега-яхту миллионера и попросили подождать полчаса. Яхта называлась «Silver Buffalo», что в переводе с американского значило «Бизон Серебристый». Или – Серебряный. Судно действительно с берега напоминало красивого светло-серого быка с мощным загривком, приготовившегося к прыжку. Нам сказали, что яхта названа так в честь хозяина, чьими предками были охотники прерий. Может, подумал я, в Ассоциации нам не наврали? И никакого рояля в кустах нет? Не могут же они за считанные дни раздуть пропагандистскую пургу такой силы?!
Слово «пиар» я тогда еще не знал.
Потомок индейцев задерживался. Он встречал какой-то срочный и важный самолет с побережья. Из памяти вылетело имя миллионера. Но звали его, совершенно точно, не Билл Кровавое Яйцо и не Джон Тетива Тугого Лука, а как-то иначе. Вполне себе не по-индейски.