Жук золотой

Я не собирался разочаровывать прекрасную американку. И я, конечно, всегда помнил про то, что отец говорил мне про белые подворотнички и про опрятную обувь настоящего моряка. Насколько я помнил, вопрос там заключался не только в порядке одежды. В частности – ее и моей.

Но и в чистоте наших помыслов тоже.

Не говоря уже о поступках.

Ступени лестницы, ведущей в рубку, заскрипели. Совсем не трудно было догадаться, что Серебристый Бизон беспокоился о своем присутствии в полутемной рубке. Не исключаю того, что он тоже восхищался горизонтом.

Все-таки он был настоящим капитаном. Он не стал нас тревожить и предоставил право выбора самим. Громким голосом он отдавал нужные распоряжения.

Зажглись огни. Сотни огней на всем корабле.

Они отдавали золотистым цветом и, разумеется, бликовали на загорелых плечах моей спутницы. Я сжал пальцы Джессики, лежащие на штурвале.

Яхта уплывала. В нежно-фиолетовую ночь.

Я давно понял, что настоящая мечта – почти всегда недосягаема. Как горизонт.

Если она настоящая мечта. Но от своей недостижимости она не становится менее желанной.

Как женщина по имени Джессика у штурвала Золотого Жука. Или Серебристого Бизона.

Впрочем, последнее название корабля в данном случае не имело никакого значения. Назовите его, как вам больше нравится.

31 декабря 2008 г. Грас, Австрия

От автора

Вторая часть повести «Жук золотой» не является документальным описанием. Я могу ошибаться, путать даты и нарушать хронологию, что-то видеть под другим углом зрения, как в детском калейдоскопе. Я уже упоминал об этом.

Не забудьте и о том, что в любой повести есть свой лирический герой. И он не всегда автор. Вместе с тем, мой взгляд – не растерянно блуждающий луч в сумраке прошлого. Он часто прицельно сфокусирован. При всей реалистичности того, что случалось со мной, я не хотел бы кого-то обидеть или разоблачить, тем паче с кем-то свести счеты. До сих пор считаю, что литературы мщения не бывает, даже если ты пишешь простое сочинение на тему «как ты провел этим летом». С кем сводить счеты? Кого винить в ошибках? Кроме себя, некого.

Да! Еще об одном…

Первая и вторая части повести написаны с интервалом почти в десять лет, но впервые публикуются вместе. Они написаны по-разному. Я же менялся. Вторая часть, например, явно тяготеет к современности. Такой прием только поначалу кажется простоватым.

Ну, вот, наверное, и все!

Фамилии героев и названия географических мест по-прежнему подлинные.

Январь 2016 г.

Пушкинские горы

Часть вторая Хочется домой

И ежели в нашей братье найдется один из ста,

Который пошлет проклятье войне пера и листа,
И выскочит вон из круга в разомкнутый мир живой —
Его обниму, как друга, к плечу припав головой.

Дмитрий Быков, русский поэт XXI века

Здесь я в море брошу наконец

Бурями истрепанную шляпу,
Рваные сандалии мои.

Мацуо Басё, японский поэт XVII века

Мила нам добра весть о нашей стороне:

Отечества и дым нам сладок и приятен.

Гаврила Державин, русский поэт XIII века

На самом деле

Хочется начать как-то пузыристо…

Например. Кудрявенький Никитка в кромешной ночи (почему-то, кстати, не Шурик) пробегает анфиладой комнат. Он босенький и заплаканный. Усатые дядьки-мичмана с дудками кутают его в грубые одеяла. А он все бежит и бежит мимо хлопающих дверей туда, где о нос корабля разбиваются в пыль соленые брызги океана. Наконец его ловит боцман Забелин. Боцман Забелин в матросских бязевых кальсонах. Он громко орет: «А ну, в спальню! Бегом, еще бегомеее! Утром кантики отбивать!»

Н-да… Пузыристо.

Заплаканный Никитка… Обязательно кудрявый. Хлопающие двери кают. У нас в интернате слова-то такого не знали – анфилада… Барак обыкновенный. С продувным холодным коридором. А поди ж ты – мальчик рвется на волю!

Правда вся в том, что тут-то и начиналось настоящее. С крыльца интерната пахло морем. Гниловатыми водорослями и пеньковым канатом. Вот откуда они взялись, дядьки-мичманы с дудками. Свистать всех наверх!

Прежде чем писать вторую часть повести, я решил посоветоваться с Юлией:

– Как ты думаешь, внучка, о чем мне написать?

Юлия, взрослая, первую книжку «Жука» читала.

– Ты написал про то, как не стал моряком. А как ты стал поэтом?!

Я напрягся.

– И еще мне интересно, каким ты видишь наше поколение.

– Темы не очень рифмуются.

– Что тут непонятного?! Отцы и дети. Лишние люди.

В общем, Тургенев и Обломов! Все дела…

Она засмеялась. И показала пальцами в воздухе кавычки.

Они сейчас все показывают в воздухе кавычки.