Жук золотой

Путь к калитке был отрезан. Мы поползли за угол дома. Залаяли соседские собаки. Мы вжимались в стенку, понимая, что позора не избежать. А каким будет наказание? Страшно подумать! Не пустят на день рождения двух главных кавалеров. Я тогда себя еще считал первым претендентом на роль ходилы. Мы не говорили «давай дружить». В обиходе было другое – «давай ходить». Сам потом слышал, как Глафира, жена Поликутина, громко говорила в учительской: «Тепленькая с Мангаевым ходит… Бросила Куприка!»

Говорила с какой-то радостной мстительностью. Я не понимал: чему радоваться-то? Дочка Поликутиных Ленка, с которой я сидел за одной партой, мне все равно не нравилась.

Тепленький, улыбчивый и доброжелательный хохол, в черной морской шинели пробежал мимо нас в дом. Он, действительно, хорошо относился к деревенским. Назначение командовать охраной стратегических баков он получил из города. Как-то, под осень, мы шли футбольной командой на тренировку. На наше новое поле на гектаре. Мимо, к своим блестящим на солнце объектам, пылил на «козлике» майор. Завидев нас, широко распахнул боковую дверку: «А ну, зараз зализайтэ, хлопчики!»

Мы не заставили себя уговаривать.

Набились чуть ли не всей командой!

Без пятнадцати минут до назначенного времени мы постучались в дом. Я хромал на правую ногу. Видимо, потянул мышцу, когда Пыжик придавил меня.

Хромой кавалер…

Зато Комок опять был хорош! Тепленькая пригласила почти весь класс. Мишка нарядился в серо-седой вельветовый пуловер. Мы говорили полувер, с ударением на последний слог. Из уголка пуловера выглядывала рубашка, чуть ли не с жабо! Или мне так хотелось запомнить: обязательно с позорным для реального пацана жабо. В общем, какая-то кипень воланчиков на груди. Наглаженные черные брюки. По-моему, еще дудочкой. Узконосые черные туфли.

И мы с Пыжиком – лохи лохами.

Правда, тогда такого слова мы еще не знали. Одеты были так. Рубашки какие-то клетчатые – байковые, шаровары чуть ли не с начесом, с резинками по щиколоткам. В общем, обыкновенные деревенские пацаны. А Мишка – настоящий кавалер.

Майор Тепленький ставил пластинку за пластинкой на радиолу. «Дружба» или «Рекорд». Тогда у нас еще не было магнитофонов. Корпус радиолы коричнево-желтый, как те самые коржи, которые Лариска на кухне мазала кремом.

Раскрыв рты, мы смотрели, как Миха кружил Тепленькую по комнате. Он умел танцевать вальс. Лариска раскраснелась, постреливала глазками в нашу сторону. Потом-то стало ясно, что стреляла она в основном в Хусаинку.

Зато мы отрывались в твисте. Только что вошел в моду и захватил страну «Черный кот». Первый советский твист. Музыка Саульского, слова Танича. Год примерно 1964-й. Майор ставил гибкую пластинку Тамары Миансаровой – и первым в круг выпрыгивал Бурыха. Не знаю, как он так научился танцевать! Он именно выпрыгивал и, опустив руки чуть ли не до пола, семеня на полусогнутых, шел на меня. Успевал крутить бедрами и дрыгать ногами. Номер исполнялся только дуэтом. Назывался Пат и Паташонок. Фишка заключалась в том, что в самый ответственный момент Серега, длинный и худой, к тому же рыжий, перепрыгивал через меня, маленького и верткого. Грубо говоря, я, согнувшись почти до пола, прошмыгивал у него между ног. Он их ставил циркулем. Номер разрабатывали и репетировали во время танцев в клубе. Мы с Бурыхой вообще были активными участниками сельской художественной самодеятельности.

Кажется, твистовать нас учили сейнеристы-моряки, их суденышки стояли на рейде в ожидании путины. Или Женя Розов, начинающий стиляга, привез новый танец из города.

Вскоре затем появились брюки клеш и шейк…

Подвернутая под окном нога, конечно, болела. Но ничего поделать я не мог. Нужно было во что бы то не стало опять ставить на место Миху Комкова. Я искренне не понимал: как же дуэль?! Я же «убил» его! Чего он опять лезет к Тепленькой?! Что за манера – всем и всегда обязательно хочется Тепленькой!

Хусаинка твист не танцевал.

Жгучими черными глазами он пожирал Лариску. Казалось, еще немного, и в доме Тепленьких раздастся гортанное абанамат! И Лариска, заливаясь слезами, убежит на кухню.

Варить чеченские галушки.

Но внесли торты. К чаю. Их было несколько, чтобы хватило на всех. «Медовики» с вареной сгущенкой. Приготовление одного из них я наблюдал в окошко. И, самое главное, два «Наполеона». Мы были ошеломлены. «Наполеон» таял во рту! Комок, правда, тут же заявил, что именно такой торт он ел у своей тети Маруси в Николаевске. Врал, наверное! Ничего вкуснее пирогов с толченкой (рыба-картошка) мы тогда не ели.

Ручки у чайных чашек на столе были такими тонкими, что мы боялись брать их в руки. Как мы раньше-то пили чай? Из металлических кружек или из грубых то ли глиняных, то ли фарфоровых. А тут нежнейший саксонский сервиз. Я повернул чашку донышком и прочел синюю надпись Saksonia. Я ее запомнил.

Вновь зазвучал вальс.

И тут неожиданно Лариска пригласила меня.

Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Что-то случилось со мной.