Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Прекратив поиски, мы втроем замерли, слушая вой ветра в трубах. Когда стало светать, к вою ветра присоединилась заунывная песнь сеошников: «Аллах акбар, ядрена вошь…» Отрешенная песнь разносилась над трущобами, и если б только могли, мы бы заплакали — столько беспросветной печали было в этой странной молитве.

Звук

Это случилось в тот день, когда фрики заставили меня решать задачки на свободное падение с учетом силы сопротивления воздуха. Шорох вдруг наполнил пространство: звук пошел отовсюду, словно армия из десяти миллионов насекомых зашуршала крыльями и лапками. Все громче, все ближе… Конечно, фрики не слышали всего этого — люди были не способны услышать большинство звуков этого измерения.

Фрики на мониторе скроллингом просматривали выданные мной решения задач. После ночи, проведенной в баре, физиономии их были унылы. А звук все разрастался, превращая все вокруг: шорохи, стуки, всплески и скрипы, далекие голоса и гул ветра — в одно бескрайнее море. Тут я и осознала — мне уже не нужны ни микрофоны, ни провода. Я научилась слышать этот мир, взаимодействуя с морем частиц. Мой слух стал идеальным. Я была способна услышать все, что мне только нужно было услышать.

Я слышала, как шуршат жгутиками-ножками клещи-железницы, прозрачные существа размером не более 279,7 микрометра, — это они вызывали угревую сыпь на лицах фриков. Слышала, как в подвале капает вода из труб; как с тихим жужжанием курсирует старый лифт — где-то между тридцать вторым и восьмидесятым этажами этого здания; как где-то далеко, в центре города, едут автомобили; а здесь, на окраине, посреди чьих-то огородов, жуки-короеды проделывают ходы в стволах яблонь и копошится на грядках в листьях салата капустная совка; как ветер гудит в сосновых кронах у Белого моря. И гул в недрах Бетельгейзе я тоже слышала. Вот уже десять миллионов лет там длилась реакция термоядерного синтеза.

Я еще не умею передвигаться в море частиц, но уже ощущаю звук — колебательные движения корпускул вокруг меня. И научусь гораздо большему — я буду путешествовать сквозь пространство и время вместе с частицами. Эти частицы, создания чуждой людям природы, носятся быстрее молнии, забиваются в щели пространства, убегают сквозь кротовые норы в другие измерения, возникают и исчезают. Совсем скоро я тоже так смогу — ведь я не теряю времени, я изучаю способы взаимодействия с ними.

Реднек

Был ветреный день начала лета. В далеких Андах лежал снег, и несся Плутон в 5,7 млрд километров отсюда. На простыне, которой было накрыто большое прямоугольное зеркало, застыл солнечный зайчик — идеальной круглой формы, будто его нарисовали циркулем. Весь дом гудел, как огромное жестяное ведро, — в ветреные дни так гудят все небоскребы. В кабинет вошел Реднек, вытащил из консервной банки шпрот, запил кефиром, облизал масляные пальцы, уселся в кресло и принялся мастурбировать.

Прошло четверть часа. Мне надоело разглядывать его бледно-розовые, покрытые шестью тестикулы, и я написала дня него послание на мониторе:

— У тебя бородатые яйца.

— Твою мать… — вскрикнул Реднек, стянул футболку и набросил ее на камеру компьютера. С того момента он и начал подозревать, что я понимаю гораздо больше, чем кажется.

Мне не нужно было видеть, чтобы знать, что происходит вокруг. Ведь мой слух обострился настолько, что я слышала шорох травы и шум ветра за тысячу километров отсюда. По доносившемуся до меня пыхтению я догадывалась, что Реднек все еще массирует свою бледную колбасу.

Из глубин памяти я извлекла забавный факт — энергия квантов способна выбивать электроны из металла. Не это ли люди называли фотоэффектом? Если бы я научилась передвигаться в море частиц, что лучилось вокруг, я показала бы этому жирному онанисту такой фотоэффект, что волосы на его яйцах встали бы дыбом. Я бы устремилась к зеркалу под простыней — раздался бы звон битого стекла, и Реднек, в панике застегивая ширинку, прищемил бы что-нибудь нежное и бесконечно для него дорогое. Но для такого фокуса мне нужна энергия, и гораздо более мощная и разрушительная, чем излучение давно умерших звезд.

А Реднек продолжал пыхтеть. Остановился он, только когда за дверью раздались шаги. Мгновенно убрал мохнатые яйца в штаны — в этом деле, похоже, у него была сноровка — и сделал вид, что размышляет у монитора. В комнату вошел Дромадер с зубной щеткой во рту.

— Эоня этэно.. — заметил он.

— Что ты там бормочешь? Вытащи изо рта посторонний предмет.

Дромадер выплюнул щетку на пол и повторно заметил:

— Сегодня ветрено.

— Какая разница, ветрено сегодня или нет. А вот то, что ты дрыхнешь до обеда, а я работаю, — это, твою мать, важно.

Дромадер послушно сел за компьютер, удивленно покосился на футболку, наброшенную на монитор. А потом зачем-то засунул кончик бороды в рот и стал жевать. Реднек натянул футболку и мрачно вздохнул.

В комнату бесшумно скользнул Никто, подобрал с пола зубную щетку и скрылся.

— Ну почему ты такая ленивая скотина? — вдруг простонал Реднек. — Я не могу вечно работать за двоих. И вытащи бороду изо рта!

— Извини, я не замечаю, куда ее сую.