Жулье. Золото красных. Выездной

Вошел мозгляк лет тридцати, таких в любом комсомольском РК пруд пруди: безликий, постоянно готовый на любую подлость, с неизменной, криво приклеенной улыбочкой, плохо скрывающей острые клыки… улыбочкой, трогательно объединяющей фашистов всего света: если приглядеться, на лицах фашистов живут всего два выражения — звериная злоба и фальшивая улыбка, большего разнообразия для ликов улюлюкающих обещателей всеобщего благоденствия природа не предусмотрела.

Мозгляк выложил на стол пачку книг и стопку пластинок:

— Из прошлого списка.

— Проверять не надо? — Не поднимая головы, уточнил Седой.

Мозгляк замер.

Седой методично проставлял крестики.

Мозгляк обратился в статую, лишь подрагивание ресниц и трепет кадыка выдавали живого.

Седой швырнул колпачок, отложил ручку, еще раз стеганул пренебрежительно:

— Проверять не надо?

Злоба на лице мозгляка вмиг сменилась прилепленной улыбкой, тело завибрировало, кожа, будто размягчилась, на миг показалось, что мозгляк фигура для украшения торта, отформованная из масла, к которой поднесли паяльную лампу, и которая вот-вот на глазах начнет оплывать, растекаясь по полу жирно блестящей лужей.

— Иди. — Отпустил Седой. Мозгляк исчез. Ожила «вертушка». Седой поднял трубку:

— Пытался прорваться в цэка? Я займусь… — положил трубку, наклонился к селектору. — Зайди!

Появился мозгляк, будто вырос посреди пола. Седой поманил подчиненного, тот склонился к начальнику, внимательно слушал, и лоб мозгляка, и щеки, и подбородок, и шея блестели масляно, будто мозгляка с ног до головы окатили водой.

Седой долго шептал, время от времени пробегая указательным пальцем по стопке пластинок. Мозгляк кивал и с каждым кивком все более сала источали его поры, пока мозгляк не засверкал, будто надраенный сапог.

Седой откинулся на спинку стула:

— Иди. — Мозгляк не вышел — испарился: дверь не пискнула, не скрипнула.

Седой постучал ручкой в колпачке по столу, потер лоб, нагнулся к полу, поставил на колени кофр с цифровыми замками, раскрыл, стал укладывать книги, когда кофр заполнился книгами доверху, Седой глянул на пластинки и сообразил, что пластинки не влезут. Поморщился, выдохнул в кулак, посветлел, припомнив обнадеживающее.

Седой поднялся, подошел к стеллажу, сдвинул в бок глухую деревянную панель — на светлой лаковой полке в ряд стояла дюжина новеньких, одинаковых кофров с цифровыми замками. Взял первый слева, сел за стол, открыл, чертыхнулся, выгреб из кофра стопку зеленых диппаспортов, разложил веером по столу… открывал медленно, из каждого на Седого взирал его же фотолик всякий раз под другой фамилией… Седой сложил паспорта, отпер сейф, упрятал зеленые корочки в стальные глубины и только тогда принялся распихивать пластинки во второй кофр.

Ожил телефон с наклеенными цифрами 224, Седой поднял трубку, выслушал, машинально покручивая колесики шифровых замков, обронил лишь:

— Хорошо. — И опустил трубку.

В кабинет маршала авиации ввели светловолосую женщину лет сорока, еще недавно, бесспорно, привлекательную, но… сейчас посеревшую, с черными подглазьями, сломленную внезапно обрушившимся горем.

— Жена генерал-полковника Лаврова, — на всякий случай, если маршал подзабыл, напомнил адъютант и вышел.

Маршал поднялся из-за стола, заулыбался смущенно, с трудом припоминая, как это — казаться располагающим, открытым собеседнику?

— Ну… ну… не надо… садитесь… разберемся…

Женщина разрыдалась. Маршал налил воды, засуетился, как человек, явно не имеющий представления о помощи ближнему в беде… Наконец женщина пришла в себя, вытерла слезы.

— Расскажите, что случилось… — Маршал опустился в начальственное кресло, обрел привычную уверенность.

Женщина с трудом сдерживала вновь подступившие рыдания:

— Ему стало плохо… Я была в своем училище… мама говорит, что он никого не вызывал, только прилег… вдруг примчались трое здоровенных… выправка как у ваших… так мама говорит… оказалось скорая психиатрическая помощь… психиатрическая!.. Понимаете…

— Господи! — Маршал покачал головой. — Он приехал домой с работы?

— Нет… — женщина промакнула слезы платком. — Он мне позвонил, предупредил, что заедет на Старую площадь по делу, а потом домой…

— Господи! — Вырвалось у маршала. — Вот оно что!

— Понимаете… — не унималась женщина, — их никто не вызывал… никто!.. Муж сопротивлялся… его скрутили… ремнями… — Женщина разрыдалась, — смирительную рубашку на Сашу!.. за что? Кто эти люди? Кто их прислал?..

Маршал нервно шагал по кабинету:

— Успокойтесь! Все образуется… Я помогу… позвоню… сейчас вас доставят домой. Турбин! — крикнул в селектор. — Отправьте жену генерала Лаврова и проследите, чтобы все было в порядке.

Маршал обнял женщину за плечи, проводил до порога и с облегчением притворил плотную дверь.

Поднял трубку телефона с гербом, спросил тихо, стараясь придать голосу наибольшую беспристрастность:

— Что там случилось, Герман Сергеевич? Рвался в цэка?.. Тоже мне, новый генерал Григоренко! Мудак! Теперь все в порядке?.. Отлично… Приходила… только что… Я?.. Я обещал помочь.

— Что думаете делать? — Пророкотала трубка.

— Ничего, — отрезал маршал.