Жулье. Золото красных. Выездной

— Будет целку-невидимку ломать. Стар я, давно живу… вашего брата насквозь вижу, до шестого знака после запятой могу сказать, сколько украл у государства и на каких счетах упрятал. — Выдохнул. — Только я-то в обвинители не гожусь, сам шестерил, отмывал, перебрасывал со счета на счет, прятал концы… распылял денежки партфунков на тысячи и тысячи различных счетов, пойди найди… Ты-то понимаешь… Сколько раз стремительно росли масштабы операций, а значит, и накачка депозитов прикрытие для наспех состряпанной отчетности… Есть в нашем великом и могучем подходящее определение… Фуфло! Лучше не скажешь…

Холин вздохнул. Мастодонт разжевал валидол и… закурил, перехватил взгляд Холина, объяснил:

— Ухожу я… все… отставка… сил нет… — и начал сползать в кресле.

Реброва встречали в аэропорту, дали пройти паспортный контроль, помучали отстоем в очереди к таможеникам, а могли бы взять у трапа… не спешили, куда спешить? Наши кругом…

Подошли двое — Мозгляк и еще один с перебитым носом — под руки, как ожидал Ребров, не взяли, зашагали рядом, сообщив:

— Вас ждет машина!

— Я арестован?..

Растерялись, не привыкли к разговорчивым жертвам, не привыкли к вопросам в свой адрес.

— Ну что вы… — заблестели нос и лоб, зашевелились губы Мозгляка, просто поговорить по душам… вы же наш человек…

— Тогда может я сам доберусь до дома, а завтра поговорим?

— Вас ждет машина, — как заводной долдонил напарник Мозгляка, вытирая украдкой каплю, набухающую под носом.

Ехали долго: противотанковые ежи на въезде в город, ресторан «Союз», Речной вокзал, безобразный грязно-зеленый «Лебедь», развилка, нырок под землю… дальше ушли к «Правде»… Только когда задрожав корпусом, «Волга» въехала на трамвайные пути Красноказарменной, Ребров сообразил:

— Лефортово?

— Вроде того… — пояснил, смущаясь Мозгляк, а его напарник лихо подхватил каплю с носа и расплылся улыбкой довольства.

— У вас, конечно, есть все… постановления, печати, подписи? — не утерпел Ребров.

— Не сомневайтесь, — утешил Мозгляк.

Генерал-полковник Лавров навис над столом. О недавних событиях свидетельствовали разве что бледность и синева под глазами.

Вошел адьютант, шепнул на ухо генералу… исчез, через минуту, распахнув двери, пропустил в генеральский кабинет Седого с кофром.

Генерал вскочил, бросился навстречу гостю… расселись, Седой опустил кофр на ковер.

Генерал приоткрыл заветную дверцу, кивнул на бутылочки марочного коньяка, вопрос застыл в глазах…

— Не откажусь… — Седой зябко повел плечами. Генерал разлил по рюмкам, выпили, Лавров определенно не находил путей к разговору, смущался, желая нащупать нить беседы, единственно приводящую к необходимому результату — полному примирению.

Седой не облегчал участь генерала, сидел, молчал, вертел в руках рюмку.

— Что же это творится?.. — Генерал развел руками. — Страшно газеты читать…

— А вы не читайте… — разрешил Седой.

— Ну как же?.. — Жалобно вопросил генерал.

— Так же… не читайте… и все. Что газеты?.. Все решают деньги… Седой пнул кофр носком ботинка. — Завтра доставите?

— Сегодня вечером… в двадцать один тридцать! — Рапортовал генерал, радуясь, что хоть чем-то может угодить гостю.

— Точно? — Седой потянулся к телефону.

— Обижаете… — генерал развел руками.

Седой набрал номер, не представляясь, уронил в микрофон: — Это я… сообщи встречающим… двадцать один тридцать… сегодня… сегодня!.. — С раздражением швырнул трубку.

Лавров нажал кнопку, вошел адьютант — взгляд на генерала — подхватил кофр, беззвучно удалился.

Поднялся и Седой:

— Как здоровье? — В глазах смешинка, или генералу только почудилось?

— Не жалуюсь… — не твердо оповестил генерал, пытаясь понять какого же ответа от него ожидали.

— Ну и отлично! — поддержал Седой, не испрашивая разрешения, будто у себя дома, налил еще рюмку коньяка, выпил и, не сказав ни слова, ушел. Генерал вцепился в столешницу: каждый понял, кто есть кто.

В камере Ребров коротал время не один. Сокамерник представился Сеней — ветераном диссидентства, на сей раз схваченным за оскорбление президента.

— Чем же ты оскорбил президента? — Ребров сразу смекнул, что Сеня-диссидент, оскорбитель президента, конечно же работает на «кума», то есть на следствие, попросту стучит…

Сеня развалился, полусидя на койке:

— Слушай, если про слона сказать, что он слон или про бегемота, что он бегемот — это оскорбление? А про осла — осел? Оскорбление?.. Нет, Сеня хмыкнул — констатация…

— А ты за что? — Полюбопытствовал оскорбитель.

— Вызовут — расскажут за что… — резонно предположил Ребров. — Может соснем чуток?..

Сеня желал общаться:

— Еще надрыхнешься… Я вот один здесь куковал два месяца, не с кем словом переброситься. — Сеня замер, сощурил глаза. — А ты, случаем, не подсадной?..

— А ты? — В тон съязвил Ребров.

— Я? — Сеня рассмеялся в голос. — Да я в списках госдепа в первой двадцатке… я Марченко знал… — Сеня догадался, что лишний треп неуязвимости ему не прибавляет, сменил регистр: кто не знает чудеса маскировки комитета? Наморщил лоб. — Я… нет!

— Тогда и я… нет! — Поддержал Ребров. — Часто на допрос таскают?