Журавли. Рассказы

Целый месяц косили, готовили пищу, ездили к роднику за водой, возили копны к зародам. А вечерами вместе со старшими сидели у костра, не отрывая глаз от завораживающего, верткого, все время меняющегося в своих очертаниях пламени, слушали рассказы взрослых и тихий говор тайги, которые постепенно сливались в единый сложный звук. И сквозь обманчиво сладкий дым виделось каждому из нас свое взрослое счастливое будущее.

Седло

Бригадир попросил нас с Гошкой, моим сверстником и приятелем, смотаться к зимовью, до которого рукой подать, не больше километра. Бригада начала укладывать первый зарод с сеном, и по этому случаю всех ожидал праздничный ужин.

Поехали мы на одном коне, и по договоренности с Гошкой я получил право ехать к зимовью в седле. Добравшись до цели, мы ослабили подпруги, кинули коню сена, быстро выполнили бригадирское задание и отправились в обратный путь. Как и договорились, теперь Гошка гордо восседал в седле, а я – на холке коня. Но подпругу не проверили и не подтянули. Забыли.

Дорога по покосам петляет, повторяя зигзаги речки, а может, речка петляет, подражая ходу дороги. Добрались до первого брода спокойно, но конь, переходя речку, вдруг решил идти по своему разумению и рванулся на глубину. То ли пить ему захотелось, то ли гнус одолел. Конь не человек, ему не посоветуешь. Надо было бы дать ему волю, а мы по своей глупости попытались управлять конем, начали дергать поводья, пинать в бока пятками. Гошка так постарался в своих жокейских выкрутасах, что седло сползло под брюхо, а вместе с ним и всадник. Гляжу, только пятки Гошкины торчат из воды да запутавшиеся в сбруе посиневшие голени. А голова – в воде. Что есть мочи кричу на коня, колочу его ногами, руками. Скотина, она и есть скотина, сделав свое дело, конь не торопясь побрел к берегу. Спрыгнул я на мелководье, Гошка под брюхом лошади мешком висит, уже и держаться перестал. Я ноги его из стремян освободил, вытащил друга на берег, руки трясутся, только и твержу:

– Гошка, ты дыши давай, слышишь?

Гошка молчал.

– Чего ты молчишь? – кричу ему.

Мгновенно вспоминаю Ивана Петухова, который учил своего брата и меня, что делать, если наглотаемся воды при купании:

– Пальцы в рот, чтоб рвать тянуло, да поглубже суй, не бойся…

Эта наука мне сейчас пригодилась. Приоткрыв Гошкин рот, одной рукой лезу к нему в горло, дергаю за язык, другой давлю на живот. Неожиданно изо рта вместе с водой полилась рвота. Через мгновение Гошка закашлял, тело его вздрогнуло и затряслось. Еще несколько раз я пытался залезть рукой в рот, но Гошка инстинктивно отбрасывал мою руку.

Конь стоял рядом, удивленно посматривая на нас, глубоко вздыхал, и седло, висевшее у него на брюхе, словно оживало, раскачиваясь в такт дыхания коня.

Это был первый случай в моей жизни, когда я спасал человека, находившегося на грани жизни и смерти. Я осознал это значительно позже, когда ловил на себе внимательные взгляды Гошки, который, видимо, хорошо понимал, чем могла закончиться эта история.

Щука

Речка Тушама – коварная речка. Местами в низинах она захватывала своими водами большие плесы и с этой «добычей» становилась широкой, плавной. Иногда она сужалась между крутых берегов и, ускоряясь, неожиданно быстро пролетала десятки метров, казалось, соревнуясь сама с собой.

Как и всякая таежная речка, она была полна рыбы.

Однажды, стоя на берегу Тушамы, я неожиданно увидел огромную щуку: сама в воде, а плавник на поверхности трепещет, как лепесток диковинного цветка. Видимо, вышла матерая рыбина из омута понежиться на солнышке, спину погреть. Потихоньку, задним ходом, боясь издать шум, я отошел от берега и побежал на покос к мужикам.

– Дядя Вася, – задыхаясь, кричу бригадиру, – щука на мелководье стоит, может, чем зацепить ее?

Бригадир долго не раздумывал, схватил первое, что под руку попало, – вилы, но не с прямыми зубьями, а чуть загнутыми.

Подкрался к самой кромке воды и, когда до щуки было рукой подать, резко выпрямился и метнул вилы. Однако не рассчитал – ушел под воду вместе со щукой, и на поверхности остались только его черные, заскорузлые пятки.

Кто кого перехитрил, сказать трудно. Скорее всего, дядя Вася сам себя перехитрил. Щука грелась на перепаде глубины и мелководья, а вода прозрачная, искривляет пространство, так что просчитаться легко. Да и вилы бригадир метнул, не учтя их кривизны, направил туда, где начиналась глубина.

А поскольку замах был от души, бросок силен, вот вилы и утащили за собой дядю Васю, намертво вцепившегося в них. Это был фантастический полет, восхитивший и развеселивший всех, кто видел это редкое и необыкновенное зрелище. Через мгновение бригадир поднялся из воды и обрушил на меня всю силу и мощь русского языка в его непререкаемой непечатной выразительности.

Но я не обиделся.

Медведь