Читаем Журавли. Рассказы полностью

Заготовкой дров в деревне обычно занимались весной. После майских праздников деревня пустела: не заготовишь дровишек, зимой замерзнешь. На выделенных делянках валили сосны, пилили их на чурки, кололи пополам, потом складывали в поленницу. За лето все это добро высыхало, и, как только выпадал снег, дрова вывозили на санях. Это была обязанность мужчин. Но у нас в доме их не было, поэтому маме самой приходилось заниматься тяжелым мужским трудом. Конечно, в помощниках были все: и мои сестры, и я. Но валить деревья мне не доверяли – это делали мама с Капой – старшей сестрой. А вот рубить сучья, собирать и сжигать их – исключительно моя работа. К вечеру в глазах темно от усталости. Хотя мама внимательно следила за мной, чтоб не надорвался: когда положено, заставляла отдохнуть, гладила по голове и приговаривала, какой я у нее молодец. Она поддерживала мой трудовой энтузиазм, вливая в меня силы ласковым словом.

За дровами мы ездили вместе: запрячь лошадь да по мягкому снежку проехать – одно удовольствие. Но мне очень хотелось съездить одному. В десять лет я почувствовал себя совсем взрослым и очень сильным. И однажды мне удалось уговорить мать.

Раннее утро. Солнце только проснулось и лениво, по пологой дуге покатило к Красному Яру, словно хотело за него спрятаться и доспать чуток. Мы с мамой на конном дворе запрягли в большие сани молодую сильную кобылицу и, не заезжая домой, отправились в лес. С мамой все было легко и ладно. Кобыла послушно шла по густому лесу, пробивая сильными своими ногами дорогу к делянке, где мы заготовили дрова. Быстро покидали в сани высохшие плащины (половина чурки), и к обеду мы уже дома. Выпросил я у мамы сделать второй рейс самостоятельно.

Она проводила меня до околицы. Хоть и побаивалась за меня, но отпустила. Понимала, что надо мне набираться жизненного опыта. Счастье для меня выпало великое. Еду, песни распеваю, лесные звуки имитирую, скрипучие деревья передразниваю, ветром завываю-посвистываю. Подъехал к делянке. Быстро сложил в сани дрова, обвязал веревкой, морским узлом закрепил для надежности. Вязать узлы меня Володька Седан научил. Все по-взрослому, все по правилам. Отправился в обратный путь с таким радостным настроением, что словами не передать.

Хоть и быстро работал, однако времени много потратил, один же все делал. Засветло не уложился, зимний день короткий. Быстро темнеть стало. И вдруг, уже на подъезде к деревне, недалеко от кладбища, оно у нас Черепановкой зовется, лошадь забеспокоилась, перешла на рысь. Сама, без команды. Попытался ее притормозить – ни в какую. Бежит все скорей. Оглянулся, вижу, к нам какие-то собаки пристроились. Колея на дороге узкая, чуть больше ширины саней. Им в ряд не встать, так они позади бегут, пытаясь обойти нас с боков. Но снег рыхлый, звери проваливаются. Догадка меня ошеломила, я понял, что это не собаки, а волки.

Бегут упорно, сосредоточенно, не иначе, лошадь мою себе на пропитание присмотрели. Да и мной не побрезгуют. Схватился я за облучок крепко, лошадка несется изо всех сил, благо что молодая. Я держусь, чтобы не вылететь. Сани могут в любой момент перевернуться. К счастью, участок дороги был прямой, без поворотов, подъемов и спусков. И вот врываемся на поляну. Деревня совсем близко, собаки зверя почуяли, лаем изошлись. В каждом дворе заливаются, даже дворняги тявкают, а лайки с цепей рвутся. Волки отстали, поняли, что добычу им здесь не взять. А лошадь до самой околицы долетела и встала обессиленная, поняла, бедная, что опасность миновала. На нее смотреть было страшно: бока ходуном ходят, пар от спины валит, морда в пене. Мама уже встречала нас у околицы. Гладит мои руки, замерзшие пальцы оттирает, а я их от упряжи отцепить не могу: не разгибаются. Дыхание перехватило, только мычу и головой назад показываю. Отдышались вместе с лошадью, мать взяла ее под узду и молча, покачивая головой, повела домой. И вся моя прежняя радость и гордость за себя улетучились. Томило чувство непонятной вины. Наверное, потому, что огорчил маму, заставил так переживать. Мою дорогую, любимую, ненаглядную маму…

Поджигатель


Первое мая. Демонстраций с портретами вождей и криками «ура» в Погодаевой никогда не проводили. Зато всегда был веселый праздник на знаменитой деревенской поляне. У взрослых свои развлечения, у ребятни свои радости. Мы играли в разные игры. В этот раз – после лапты и городков вдруг решили поиграть в войну. А какая война без взрывов и пламени?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное