Читаем Журавли. Рассказы полностью

– Вот и хорошо. Иди в школьную библиотеку, возьми книжки, учись читать, а за парту сядешь в следующем году.

Расстроился я ужасно. Но переживал недолго. На дворе стоял сентябрь – время грибов, ягод, кедровых шишек. Река кишела рыбой. На поляне перед деревней играли в футбол, в лапту, в городки. До учебы ли?

На следующий год, уже на законных основаниях, я вновь пришел в школу. Теперь я был записан в журнал, который держал в руках учитель. Правда, уже не Георгий Васильевич. Новый учитель был небольшого роста, с колючим взглядом раскосых глаз, и даже в такой, можно сказать, праздничный день он, казалось, был чем-то недоволен; то ли нами, то ли жизнью своей.

Много позже, из книг и рассказов своих взрослых друзей я составил себе впечатление о первом учителе. Разумеется, это был рыцарь без страха и упрека, красивый, умный, справедливый: мальчишки во всем старались подражать ему, а девчонки поголовно в него влюблялись. К сожалению, у меня не осталось такого восторженного впечатления. Мне с первым учителем не повезло. Я даже имя-отчество его забыл. Что поделаешь, человек помнит только очень хорошее или очень плохое. Промежуточные ощущения память выбрасывает, словно очищает жизненное поле для новых, более острых и долговременных ощущений.

На вид мой первый учитель был грозен. Одной руки у него не было – потерял на фронте. Голос громкий, школьниками он командовал, как солдатами в армии.

Меня он усадил за одну парту с «Мухой» – Машкой Перетолчиной, строго погрозив мне пальцем, когда я попытался протестовать. Мне не хотелось сидеть с ней рядом, потому что с Машкой у нас были вечные споры и разборки. Помню, однажды я нечаянно ткнул ее перьевой ручкой. Она в крик, а учитель схватил меня своей единственной ручищей, приподнял и швырнул на парту, да так зло, что оборвал рукав у моей рубашки. После этого случая я не мог к нему относиться как к уважаемому человеку, я боялся его и не любил. Но скоро он ушел из школы. На его место пришел другой, по фамилии – Перетолчин. В Погодаевой, да и в ближайших деревнях, таких фамилий было множество.

У нового учителя было два сына, один оказался моим одноклассником. Учился он плохо. Не то чтобы не хотел, казалось, он старался, но не получалось. Тяжелое воспоминание детства: однажды у доски отец-учитель прямо на уроке начал страшно трясти и бить головой об стенку своего бестолкового сынишку. Мы затихли, дело невиданное. Какой же это учитель? И мы, малыши, это чувствовали. Его тоже невзлюбили, как и первого, и он тоже в школе не задержался. Почему нам так не везло? Война ли виновата? Может, от нее злость в людях появилась? Но ведь не все стали такими злыми и безжалостными!

Когда я заканчивал первый класс, случилось одно из важнейших событий моей жизни. Я сам прочитал книгу «Конек-Горбунок». По слогам. Некоторые слова были непонятны, но я все же прочитал волшебную сказку от начала до конца. Какое же это было счастье! Я прочитал ее несколько раз, отдельные куски даже выучил наизусть. Все – я умею читать! Сам могу взять и прочесть любую книгу. Потом я приставал к матери, просил ее послушать, как я читаю. Маме было, конечно, не до меня, на ней хозяйство, но она все оставляла и внимательно меня слушала. И хвалила: какой я молодец!

Она меня любила. Я это знал.

Колхозный горох


На наших таежных полях сажали пшеницу, рожь, горох, овес. Все вызревало, всему хватало и света, и тепла, и соков земли. Гороха сажали особенно много. Его потом шелушили и выдавали на трудодни. Когда заканчивался первый сенокосный день, по традиции варили гороховую кашу. За стол садились всей деревней. Такой вкуснятины, как эта каша, я не ел с тех самых пор. Горох был под колхозной охраной, потому что мы, пацаны, как только он поспевал, нацеливались ради приключения его воровать. Набирали много, но и стаптывали немало. И это при том, что у каждого из нас в своем огороде гороха выращивалось достаточно. Но – запретный плод сладок. Вот и тем летом, не впервой, мы направились на опасный промысел, не подозревая, что в этот раз нам был приготовлена ловушка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное