Журавлиная ночь

Пройдя между колоннами, поддерживавшими пристройку над главным входом (её Кламонтов не успел рассмотреть), Герм Ферх вошёл в широкую стеклянную дверь. Вестибюль имел форму цилиндра во всю высоту здания. Его облицовка из шестиугольных плиток создавала непонятный оптический эффект: сами они казались тёмно-синими или зелёными, но в вестибюле было светло. Двери второго и третьего этажей выходили на круговые балконы по периметру вестибюля — где он пересекался крестовинами переходов, смыкавших продольные и поперечные коридоры. На четвёртом этаже такой крестовины не было: там часть крыши над вестибюлем была сделана прозрачной — и виднелся ярко-голубой круг безоблачного неба. И что ещё заметил Герм Ферх: в отличие от жёлтых перил снаружи — здесь, внутри, были красные…

Прямо от входа начиналась широкая лестница — делившаяся затем на два ответвления, изгибом поднимавшиеся к балкону второго этажа, и более узкий проход куда-то дальше внутрь, в перекрестье коридоров первого. Герм Ферх замер в нерешительности, вспомнив, что не знает, куда идти дальше — но в левом коридоре второго этажа сразу появился киборг в переливающемся серебристо-голубоватом комбинезоне. Это и был ожидавший его научный сотрудник института Хорлоогийн Дугэрсурэн (Хор Дуг)…

…— То, что ты увидишь, ужасно, — сразу предупредил он, когда они шли по коридору второго этажа, с потолочным трубчатым световодом, передающим дневной свет снаружи. — Всё это было снято скрытой камерой наблюдения, которую мы установили, как только обнаружили их деревню. Переводить речь, правда, научились не сразу: это диалект английского с примесью из двадцати других языков — так что бегущая строка под текстом будет не всюду. Но главное: что ты увидишь!.. И мы всё равно ни разу не yспeли бы вовремя, чтобы кого-то спасти — всё решалось в считанные минуты… Да, и кстати: вообще камера включалась автоматически, с рассветом — но одна запись сделана ночью. Появилась шаровая молния, и камера сработала…

…Впрочем, первые кадры, что увидел Герм Ферх на экране в небольшом просмотровом зале Института, были сделаны днём — и передавали просто вид самой деревни. Было пасмурно — и возможно, необычно холодно для тех мест (что, как знал Герм Ферх, во влажных тропиках особенно ощущается людьми) — так что площадь перед деревней была пустынна. Слева её окружало несколько примитивных, грубо построенных жилищ; дальше — церковь, и справа от неё — вновь жилые дома, среди которых три — двухэтажных, за высокими чacтоколами, скрывавшими первые этажи. Церковь представляла собой простую деревянную (как и все сооружения здесь) коробку высотой в два с половиной этажа, с матовыми окнами без рам и боковой пристройкой в виде башни, похожей на мусульманский минарет, но с крестом наверху. Напоминал мусульманские мечети и портал входа в церковь — но не рельеф на нём. Там было — и карикатурное изображение… Гитлера, но с как бы нимбом над головой; и что-то похожее на африканские маски; и почему-то опрокинутые набок китайские иероглифы «дерево» и «гора»; и (на самом верху) — как бы ангелы, но с теми же африканскими масками вместо лиц, держащие в руках боевые ракеты, из которых, как из «рогов изобилия», куда-то вниз летели пачки денег и бутылки. А всё вместе — казалось жутким порождением бреда… Неужели для кого-то такое могло быть священными символами?..

…Нo главное — что было потом! Герм Ферх и сейчас, много времени спустя, не мог вспоминать без содрогания: как по приказу «Лжедмитрия Третьего», правителя колонии (он прямо так и именовался — появляясь всякий раз в чём-то похожем на православную рясу, в мусульманской чалме и с крестом), какие-то люди также в рясах и фуражках со свастикой (будто из давнего видения Мерционова!) «вершили суд», определяя по положению сгоревших веток в костре чью-то супружескую неверность, и cooтветственно, право на развод, тут же следовала безобразная сцена, где кого-то в чём-то обвиняли, те униженно оправдывались, взрослые вырывали из рук один у другого детей, в толпе едва не вспыхивали драки — а в итоге кого-то всякий раз били палками; и ещё подобное — где кoго-тo на таком же сборище, заставив снять часть явно избыточной одежды (штаны, шапку, верхнюю накидку), послали в одной рубашке переделывать какой-то строительный брак на крыше церкви под минаретом, и тут же — вытолкнули из толпы и стали сечь розгами двоих, не сумевших сдержать при этом смеха; и — тот эпизод с шаровой молнией (что плыла поперёк тёмного экрана, едва освещая деревья и крест над шпилем церкви, а из тьмы внизу раздавались истошные крики, и бегущая строка тут же давала перевод: «Ты сам заплатишь за этот грех!», «Я не виноват!», «Будь ты проклят! Не хотим в ад из-за тебя! Гори один! Правильно, пусть горит!» — и это была не пустая угроза! А «грех» и состоял лишь в том, что тот проснулся ночью, увидев шаровую молнию! И затем среди ночи камера зафиксировала пламя, и снова крик, а наутро — огромный чёрный круг от костра с чем-то, похожим на человеческое тело, в центре!)… И это надо было увидеть, и принять как реальность — не сойдя с ума…