Журавлиная ночь

— Нет, сперва мы с Хельмутом, — ответил Вин Барг. — Наша-то задача попроще. А потом вы…

— Да… Вот как всё обернулось, — прошептал и Кламонтов, вставая.

(И опять — нельзя расслабляться, давать волю чувствам! Когда совсем скоро — в полёт…

Пусть — и не им с Вин Баргом… Им — тут, на Земле, ждать указанной в справке даты: января 1984-го! То есть — и Новый год четверо их товарищей встретят там… И что Кременецкий написал (или написал бы) дальше — до тех пор не узнать…

И вся дальнейшая земная история — известна лишь несложившимися фрагментами… И сами, опять — не субъект, а объект перемен! Как было «до вагона»…)

— И субъект, и объект, — уточнил Вин Барг. — Ладно, пойдём…

«И всё-таки, где же узел? — думал Кламонтов, идя за ним в девятое купе. — Тот, самый главный? Или… такого вообще нет? — поразила внезапная мысль, он едва не остановился. — И к некоему итогу — ведёт непрерывная цепь событий? Не думали раньше! А теперь — когда уже думать…»

«Некогда, — ответил Вин Бapг. — Разве что по пути к ангару — там, в Старогерцоге…»

79. ИСКРА В НЕБЕ

— Taк как действует этот «канал крайнего случая»? — прошептал Кременецкий, оглядываясь в темноте на идущих сзади. — Нас — перевёл во временнýю фазу, соответствующую наружной реальности, а вы — просто в материализованных обликах? Потому что мы улетаем — а вы возвращаетесь? Или как?

— Возможно, — ответил Кламонтов. — Хотя и мы прошли через него лишь второй раз. Первый — когда забирали тебя из Ровно…

— Да, 14-го для меня, и 17-го для вас, — вспомнил Кременецкий. — А сейчас для меня 15-е, для вас 18-е. Трудно привыкнуть…

— И мы привыкли не сразу, — Кламонтов тоже оглянулся (хотя шёл последним, замыкающим).

А вокруг — раскинулась ночная лесостепь, без единого огонька до горизонта. Лишь сзади, над едва белеющей во тьме тропинкой, тускло светился расплывчатый овал прохода. Но странно: откуда-то издалека (вероятно, за много километров) доносились такие звуки, будто там сгребали гравий… А в южной стороне ещё догорали последние отблески зари под Фомальгаутом — но предрассветный туман, едва различимый, уже накапливался в ложбинах. Впереди же, слева вниз по склону — смутно темнели полуразрушенные постройки. И среди них, вероятно — ангар с вездеходом, которому изобретатель дал имя туркменской возвышенности: «Карабиль»…

(«…Пространство медленно пополнялось сельской местностью, которая текла с поверхности культурного слоя, как вязкая вата…», — вспомнилось вдруг. Неужели… к этому моменту?

Но… да, был у Кламонтова в давних видениях похожий образ! Ночная пустынная местность с остатками полуразрушенных деревянных изб — и далёкими, будто в предрассветном бреду, звуками! И всё это — растворялось в тумане, как в кислоте! Хотя… вот бы жутко выглядело — и дурно пахло!

«Или… о чём это я? Какая кислота? Разве не политэкономию я тогда сдавал?»

Кламонтов встряхнул головой — тоже как тогда!

Или… в самом деле — замыкался некий цикл? Но нет: четверо из них — ещё отправлялись в другой мир, и это не могло быть замыканием!)

— Но вас вагон вернёт в точку, откуда взял? — переспросил Кременецкий. — А меня — почему-то в 5-е января?

— Сами не понимаем, — ответил Кламонтов. — Раньше так не бывало. Годичный цикл соблюдался всегда. Но так выходит по той справке…

— Или… я должен провести где-то там соответствующее время? — задумался Кременецкий. — Хотя как же тогда — вы…

— И это непонятно, — согласился Тубанов. — Мы всё-таки должны быть вместе…

— А мои… как поймут? Мы же только и рискнули — короткую связь во сне! Как будто приснившееся пророчество: к концу января я вернусь! Чтобы успокоить на время, дать надежду — но ни к чему не обязывало…

— И Ромбову тоже, — подтвердил Тубанов. — Обоим приснился этот сон — и Марии Павловне, и ему. А как ещё дать знать такое — у вас, в 83-м?

— А вообще как бывает? Вы сами потом мало что помните? Ну… из того, как могло быть?

— Обычно — мало, — признался Мерционов. — Только следы… А то с ума можно сойти, помня всё это! И дело даже не в расхождении линий событий — а в содержании! Ведь чем полна земная история: войны, пытки, казни…

— И вот хотели сделать что-то — на благо тех, кто потом будет пытать и казнить, — горестно согласился Кременецкий. — Нет, но… конкретно наша ветвь? Мы же знали её не такой!

— Верно… Трудные, трагические пути — но хоть ничем не опозоренные с нашей стороны! И вдруг будто ворвался этот истошный визг про Гулаг, штрафбаты — изрыгая на всё, во что мы верили, тонны помоев! Такое впечатление… А многие — верят! И непонятно: что и когда случилось, где узел, есть ли вообще?

— Так… не в другом ли мире и есть? Вдруг что-то может прорываться… вот как в моих текстах! А вы ищете здесь!

— Уже думали, — ответил Кламонтов. — И страшно: если зло, зародившееся в каком-то мире, из его проблем — может породить такие последствия в другом, где о подобном не подозревали! Нo что пока скажешь конкретно? Не знали же ничего подобного! И вагон не знает…

— И где это так сгребают гравий… — обеспокоенно прошептал Вин Барг. — Мы думали, все вокруг будут спать…