Журнал "Юный натуралист" №1, 1935

— Я вас, товарищ Ленин, принял за бродягу. Ну, извиняюсь, — говорю.

Владимир Ильич засмеялся:

— Это очень хорошо, что меня не узнать.

Мы сели на траву. К нам подошел Емельянов, который, пока мы с Шотманом к стогу шли, убирал лодку.

Начали обсуждать, каким путем доберемся до Удельной.

Емельянов предложил дойти пешком до любого пункта Финляндской железной дороги, сесть в поезд и доехать до станции Удельная.

В стоге сена нашлось два больших свежих огурца, но соли и хлеба не было. Эти огурцы кто-то из нас взял в карман.

Мы оставили то историческое место, кусочек сырой земли, кусочек болотистого луга, который нам сейчас так дорог.

Идем тропинкой. Впереди Ленин очень бодрый. Идем лесом торф, горит, и дым расстилается по тропинке. Дышать становится трудно. Мы сбились с пути и уже идем по горящему лесу, лесному пожарищу. Торф прогорает под землей, а несгорающий тонкий покров земли может и не выдержать тяжести. И мы идем под угрозой провалиться в недра земли, в раскаленный торф.

Мы начали выбираться из лесу, руководствуясь ветром, идя против ветра. Удушливый желтый дым затемнил воздух; ни неба, ни земли уже не видно во мраке ночи. Проходим, что называется, огонь и воду, а Емельянов, знаток пути, впереди.

Под ногами подается земля, из-под земли дым идет. Наконец выходим из полосы дыма. Ильич идет с нами спокойный. Но дорога уже была потеряна окончательно.

Пошли без дороги по лесу, по худосочной лесной траве. Подошли к маленькой речонке. Вода тихая, берега низки.

А по ту сторону речонки — дорога, сделанная телегой. Кто-то проезжал через речку по воде. Мы решили, что она неглубока. Разделись все догола. Одежду взяли каждый в руки. Влезаем в воду. Владимир Ильич смеется.

Глубина реки оказалась нам по грудь: дожди подняли уровень. А в обыкновенное время эта речка Черная имеет глубину по колено. Мы перешли и оделись. Компаса не было; по звездам определили восток и пошли по тропинке.

Видим — станция. Надо было сделать разведку. Емельянов пошел на станцию разузнать и был там, как подозрительная личность, арестован юнкерами.

Мы же — Ленин, Шотман и я — лежали в канаве почти у станции. До нас доносились голоса вооруженных юнкеров, которыми станция была полна, как озеро рыбой.

Лежали в канаве и ели огурцы. Я прокрался к станционной вывеске и прочел: «Дибуны».

Затем Шотман пошел на станцию, чтобы узнать, когда пойдет дачный поезд, и также был схвачен юнкером. В это время послышался свисток — поезд подходил от Белоострова.

Станция освещалась только у деревянного домика, у вокзального помещения, а кругом была темнота. Когда поезд остановился, Ленин со мною вскочил в вагой. Заметили, как Шотман торгуется с юнкерами и они его вталкивают в соседний вагон.

Вошли в вагон. Он был совершенно пустой и темный. Сели.

Поезд тронулся. Вошел в вагон кондуктор с фонарем бело-красно-зеленым. Со мной поздоровался он, как со старым знакомым. Я ему заявил, что мы билетов не поспели взять. Он говорит:

— Ладно, провезем и зайцами. Заяц не птица, не улетит.

И вот тут начал тот самый кондуктор (он был словоохотливый парень) разговор о политике.

И стал говорить о Ленине.

— Этот Ленин, — говорит кондуктор, — немецкий шпион. Все-таки два с половиной миллиона денег ему дали, Ленину. А за что, опрашивается?

Я, конечно, пустился доказывать, что это буржуазная сплетня:

— И должен же ты понять, что тебя, рабочего, околпачивают и дурят тебе башку.

А Ленин, закрыв руками лицо, сидел и не вмешивался в разговор. Может быть, он опасался, что кондуктор его узнает.

И так, разговаривая о политике с кондуктором, обсуждая личность Ленина, с молчащим Лениным, тут же сидящим в вагоне, доехали мы до станции Удельная.

В. И. Ленин и Н. К. Крупская среди детей д. Кашина, Московской области, в 1920 г.

Потом мы направились пешком и пришли поздно ночью на квартиру Кальске, где жена моя нас дожидалась, три ночи дежуря в темноте, глядя в окна на двор, и по условленному знаку пустила нас.

Мы вошли в квартиру, но не было с нами Шотмана, который, к нашему удивлению, не вылез из поезда, когда он стоял на станции Удельная.

Как потом оказалось, он, в темноте не узнав местности, вышел на шесть километров раньше и от станции Озерки вынужден был дуть до Удельной «пешедралом».

Закусив чуть-чуть (Кальске очень; бедно жил и ничего в квартире не имел), улеглись мы на пол на газетах.

Было уже поздно, около четырех часов ночи. Весь дом спал.

Вдруг раздается условный сигнал — стук в двери, который кроме нас знал только Шотман.

Жена ему открыла дверь. Шотман, думая, что мы не попали в поезд войдя в комнату, изумился. Мы лежим на полу и хохочем над ним. Тут Ленин нам сказал:

— Все же, товарищи, конспирация наша не весьма отлична. Вы, товарищи, дурацкие конспираторы. У вас ни карты, ни расписания нет.

— Маршрутик оказался для нас неожиданным, — пытаемся мы оправдаться перед Лениным.

Следующей ночью Владимир Ильич вышел со мной из квартиры Кальске. Он был в парике, но без грима, одетый так же, каким от стога сена уходил скитаться.