Журнал "Юный натуралист" №1, 1935

Я долго стояла под окном, пока наконец отважилась дернуть раму. Окно распахнулось и снова захлопнулось. Я очутилась на подоконнике. К полу спускалось несколько деревянных ступенек.

С непривычки я громко стукнула рамой. Лаборанты вздрогнули и оглянулись. Вильямс продолжал работать.

Около его стола то и дело шагали студенты, бородатый старик из колхоза, седеющий профессор, мастера в измазанных землей куртках. По широкому и просторному, как прилавок, подоконнику, среди белых фарфоровых чашек с прозрачной желтой влагой, среди пробирок, наполненных красной, черной и голубой пылью, неслышно ступала дымчатая кошка. Люди ходили по лаборатории, не приглушая шагом, и разговаривали, не снижая голоса. Из неогороженного помещения будущего музея доносился стук молотков, пение пилы, жужжание рубанков и шорох стружек.

Никому из знающих Василия Робертовича уже не кажется удивительным его умение сосредоточится и вести научную работу в любой обстановке.

— В работе я придерживаюсь политики открытых дверей, — шутит Вильямс.

И в самом деле, в этом обширном, шумном, напоминающем вокзал или склад, помещении вовсе нет дверей. Комнаты разделяются высокими и широкими, как ворота, арками.

— У нас дома, — рассказывает сын Вильямса, — никогда не говорили: «тише, папа занимается». «не мешайте, папа пишет». Отец занимался тут же, сидя с нами у обеденного стола. А в гостях у нас ежедневно бывало по пятнадцать, но двадцать студентов. Мы кричим, шутим, и отец вставляет острые словечки.

Лаборантов, работающих с ним в одном помещении, Василий Робертович просит:

— Пожалуйста, говорите громче, я тогда ничего не слышу, а шепот отвлекает меня.

Как увлечен должен быть своим делом человек, чтобы, работая, не слышать шума и не видеть ничего постороннего!

Его рабочее помещение уставлено экспонатами гербария, стеклянными ящиками с образцами монолитов, рухляка, почвы и минералов. Коробки образцов семян, громоздясь одна на одну, поднимаются до потолка. Это лишь небольшая часть тех сорока тысяч экземпляров, которые собрал Вильямс.

Слава об его коллекциях еще до революций облетела весь мир. Чтобы взглянуть на камень, который нашел Вильямс, или проверить описание образца, сделанное Вильямсом, в Россию приезжали ученые из Англии, Франции, Америки и других стран. Они приезжают и сейчас, и с каждым Вильямс говорит на его родном языке.

— Я не могу перечислить, — говорит сын Вильямса, — тех иностранных языков, какими отец владеет в совершенстве, но, кажется, он говорит на любом языке. Когда еще не существовало Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, отец всегда заменял в академии переводчика.

На каждом ящике этикетка с надписью: где, когда и как был добыт образец.

— Мой почерк подделать очень легко, — уверяет Вильямс, — для этого надо обмакнуть паука в чернила и пустить его по бумаге.

Однако, несмотря на такой почерк, он все сорок тысяч этикеток надписал сам.

Сейчас 72-летний Вильямс сам руководит строительными работами по организации музея. Сам составляет учебный план кафедры. Сам ведет большие лабораторные исследования. Заканчивает ряд научных работ и продолжает вести дневники наблюдений, начатые лет пятьдесят тому назад.

Для того, чтобы почувствовать грандиозность масштаба работы Вильямса достаточно вспомнить, что обычный лизиметр — ящик с пробой почвы — весит 2–3 килограмма. А лизиметр Вильямса весит шестнадцать тысяч килограммов. Мимо него по усыпанной песком дорожке проходит каждый день Вильямс из своего деревянного домика в свою стеклянную лабораторию.

Недели две назад один из аспирантов предложил:

— Василий Робертович, я позову рабочих, они огородят лизиметр.

— Нет, — ответил 72-летний академик— я огорожу сам.

Он и в учениках своих больше всего ценит самостоятельность и независимость. Вот что писал о Вильямсе в 1914 году одни из его учеников — академик Соколовский:

Человек широкой мысли и чрезвычайной скромности, он всегда помогал всеми возможными способами начинающему работнику, давая моральную поддержку, особенно нужную и ценную в момент затруднения и уныния. Василий Робертович никогда не стеснял личной инициативы работника, по всегда приветствовал всякий новый шаг, каждую новую мысль, помогая своим здоровым критическим чутьем осветить ее всесторонне. Чрезвычайно чутко относясь к запросам сотрудников, он никогда не мешал их работе, наоборот, стараясь, дать возможно больше простора, возможно больше средств дли наилучшего выполнения поставленных ими задач».

В. Р. Вильямс в 1890-х годах.

Вот почему ряд работ, начатых кафедрой Вильямса, вызвал к жизни целые громадные учреждения: институт луговодства, селекционную станцию, опытные поля, орошения и т. д.

Из ближайших учеников Вильямса вышел ряд замечательных деятелей по самым разнообразным отраслям науки: зоолог Мантейфель, ботаник Вавилов, музыкант Шацкий. Сторожа помнят и высокую фигуру поэта Маяковского. Он приходил к Вильямсу в черном плаще и широкополой черной шляпе.