На песчаном берегу горели костры, пронзая бухту до самого дна отсветами. Звенели гитары, слышались мужские и женские голоса. Но мы не пошли к людям. Очень устали. Залезли в спальные мешки, послушали, как перетирает легкий прибой гравий на берегу, и заснули бурлацким сном...
— Отвязывайтесь! — ударил в уши крик капитана «Рубина». — Култук! Надо в Бабушку уходить.
Путаясь во вкладышах, мы выскочили из спальников. И чуть не попадали спросонья за борт. Нашу посудину колотило о железный борт «Рубина».
— Бросайте конец, говорю! — Небритый капитан показывал нам оба кулака. — Борт мне весь попишете.
Я кинулся отвязывать канат. А Пилипенко навалился на кнопку стартера.
Со своей работой я справился. Капитан катера втянул канат на борт, и «Рубин» без промедления ринулся наперерез волнам.
— Прячься, беги, ханыга. Беги... — Петухов погрозил кулаком вслед «Рубину».
— Если не заведем двигатель, — сказал Петухов, цепляясь за штурвал, — здесь и кончится наш рейс, парни.
Он кивнул на Большой Колокольный. Култук обрушивал на утесы зеленые тяжелые валы. И какой-то очередной рывок озера должен был неминуемо бросить нас туда же, на эти щербатые скалы.
«Тук-тук-тук... тук». Пилипенко метался вокруг дизеля, не желавшего работать, как возле живого существа.
И тут мы увидели суденышко. Оно вывернулось откуда-то с подветренной стороны небольшой скалы. Это была такая же, как у нас, рыбацкая мотодора. Только та посудина оказалась с палубой, и волны скатывались с нее, не захлестывали внутрь, как у нас. И хотя ее сильно раскачивало, я прочитал надпись на носу — «Формика».
Дора с редким названием подошла к нам, открылась дверь рубки, и оттуда высунулся бородатый малый с трубкой в зубах и в пышном свитере. Укорив нас взглядом, смельчак бросил конец И потащил мимо ощерившихся скал Большого Колокольного. Нас обдавало моросью, глушило ударами волн.
— Что за Борода? — крикнул я Петухову.
— Виктор Михайлович Ручьев, — сообщил штурман, приставив ладони к своим губам под цвет синих полосок тельняшки. — С ним не пропадем.
Теперь и мы сообразили, что «Формика» тянет нас за Большой Колокольный. Но странно, волны становятся меньше, свист ветра тише. Петухов объяснил, что заходим в бухту Бабушка, недоступную култуку, и тут же стал возбужденно рассказывать о капитане «Формики».
Виктор Ручьев, оказалось, жил в Котах, чистенькой деревушке на Байкале. Молодой ученый командовал отдельной микробиологической лабораторией, а вся она помещалась на доре, которая вытягивала теперь нас из ада.