Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год

В вертолете с усмешкой оглядываю себя: обросший, в грязном летном снаряжении. Важный дипкурьер!

Артамошин: Встреча «Восхода-2», пожалуй, один из немногих случаев, когда врачи-парашютисты были вынуждены добираться до площадки приземления пешком. А в основном наша группа прибывала к космонавтам по воздуху. В этом смысле особенно мне запомнилась встреча Николаева и Поповича. Я должен был на земле встречать Поповича. В поисковом самолете, дожидаясь расчетного времени посадки, я незаметно заснул. Вдруг кто-то в бок кулаком тычет: «Нашли, нашли!» Ничего не могут понять — кого нашли, где? Штурман прямо сам не свой от радости.

Проснулся я совсем, вспомнил, что к чему. Выглянул, вижу — пустыня внизу расстилается, купол парашюта и шарик. Оторопь меня взяла: как это мог проспать такой момент!

А космонавт стоит на земле, запустил зеленую ракету. Сам в синем спортивном костюме, значит, уже переоделся. Я обрадовался — все в порядке!

Подбегу к распахнутому люку, взгляну вниз — как он там? И опять к штурману: есть разрешение на прыжок? Что-то долго не приходит разрешение. В конце концов я так умаялся носиться туда-сюда по самолету да с полной выкладкой, что сел у люка. И когда пришла команда на прыжок, просто вывалился из самолета, как сидел, только слегка привстал. Но прежде сбросил для пристрелки свою укладку на парашюте: НЗ, медицинскую аппаратуру. Солидный тючок получился.

У земли оказался сильнейший ветер. Спасибо нашей экипировке, спасла меня. Но сначала натерпелся страху.

Опускаюсь на парашюте, все пока в полном порядке, на длинном фале пристегнута ко мне еще одна укладка, самое необходимое. Она опускается подо мной метрах в пятнадцати. У самой земли, когда ветер нес меня вперед быстрее, чем я парашютировал вниз, эта укладка вдруг за что-то цепляется. В пустыне... зацепилась. За что? И я мгновенно распят. Парашют тянет вперед, а сзади меня держит крепчайшим образом укладка. Вижу — со страшной скоростью лечу прямо лицом в землю. В тот же миг фал все-таки ослабевает... Успеваю только сгруппироваться, ноги к носу и...

Аж треск пошел. Каска спала. Но на этом приключение не кончилось.

Парашют под сильным напором ветра тащит меня по земле. Чувствую, песок и камни протирают живот насквозь. И подбрасывает, как машину на ухабах. Повернулся на спину и гляжу, как меня увозит от Поповича. Вывернулся, поглядел вперед — никаких препятствий, километров с десяток мне так сквозить до гор на горизонте. Ну что делать? Кое-как изловчился, нож вытянул, отхватил лямки.

Подбегает Попович. И вот тут начинается форменная комедия. У меня на лице порезы, ссадины, кровь. Попович и спрашивает: «Так кому помогать-то будем — мне или тебе?»

Я все же измерил ему давление, пульс, все, что полагается в таких случаях. Но прежде расцеловались. А он щетинистый до невозможности.

Тогда страшный был ветер, и я все радовался, что, несмотря на это, космонавт хорошо приземлился. А парашютиста, что прыгнул первым, тоже волокло по земле, и Попович профессионально остановил его, погасил купол.

Когда первые восторги стихли, я записал беседу с космонавтом на портативном магнитофоне — это тоже входит в наши обязанности. И когда летели на вертолете, беседа продолжалась. Выходит, это еще одна наша профессия — репортеры...

Бычков: Безусловно, встреча космонавтов на земле каждый раз была для нас главным, итоговым, что ли, моментом, кульминацией долгой и трудоемкой работы. Я не говорю, какой вал эмоций выплескивается в короткие минуты встречи, — об этом можно догадаться. И хотя мы должны были и в эти моменты оставаться врачами и хладнокровно фиксировать состояние своих подопечных, спокойствию не было места — человек есть человек.

Артамошин: А затем мы вновь возвращались к будничной работе — экспериментам, исследованиям...

Эксперименты проводились не только в привычной обстановке, на суше, но и на море. Одна из целей — проверка возможности выживания в космическом корабле в случае аварийного приводнения капсулы, условия покидания корабля и оказание медицинской помощи экипажу.

Макет корабля брался на борт корабля-матки, и в море капсула вместе с экипажем опускалась на воду. Внутри было, как правило, трое испытателей. Я, к примеру, плавал с Олегом Бычковым и Виктором Окуневым. Мнациканьян входил в другой экипаж.

Пока мы висим на корабельных талях, можно еще оставаться в креслах. Но как только капсула оказывается на плаву, начинается отчаянная болтанка (большей частью мы дожидались штормовой погоды, 4—5 баллов на море). Тут уж лучше сразу отвязаться и держаться в распор руками...

Только держаться долго не приходится. Пора приступать к работе: физиологически» замеры, измерения температурного режима внутри объекта, постоянная связь с патрульными воздушными и морскими судами. Иногда и поесть некогда, хотя обеды уже готовы и под рукой — тубы с зеленым супом, борщом и харчо, консервированные языки, куриное филе, чернослив, цукаты. И главный деликатес — спинки сушеной воблы. Вобла пользовалась у нас особой популярностью — главное средство от укачивания.