Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год

Зыркнула баба на мужика — перечить не посмела. Умелась за морошкой. Мужик дома сидит — от окна к окну кидается. Ну просто сил нет! Слышит, баба у подоконья разливается, соседкам рассказывает: «И-их, милые мои, разбаловалися нонь мужики, разбаловалися! Мой-то полудня не доработал, какого-то гультяя ветрел да и говорит: «Иди по ягоду, а я-де сам большой барин — домой пойду, на печь лягу!» — «Чтоб ты, — думаю, — оттуль свалился!» Ну, иду это. На болото прихожу, там — ма-а-мочки! — баба какая-то плачем-плачет: пора приспела... Роди-имые мои!.. Я кошель-то в кусты; побабила ей. «С какой деревни?» — спрашиваю. «Дальняя!» — «Твой-то, — говорю, — тоже небось на печи лежит...» Конечно, поругали уж между собой и ейного мужика. А ребеночек родился — с лица темен, головенка, как копенка, лохматенька. Глянула она: «Весь, — говорит, — в отца! Какой хорошенький!» Встала, ушла. А я и морошки успела набрать — желтенька, крупна; на выбор брала, всю спину обломала».

«Вот это ты, баба, врешь! — муж на крыльцо восходит. — Кошель-то уж полный был, как ты его взяла...» — «А ты откуда знаешь?!»

...Ночью мужик худо спал. Мается, думает: сдержит ли слово Метс-ижанд, нет ли? Пришел — поле чистое между метами, будто никогда леса не бывало; трава высокая. Одна березка осталась; с нее птица глядит.

...Давно уж не бывал, не знаю, есть ли береза та нынче, нет ли? Пожня есть. В Матвеевой Сельге спроси пожню Рудангу — всяк покажет, а спроси — все сызнова расскажет!

Мы — Пустошкины

— На што тебе про старину и знать-то? — удивился крепкорукий, веселый старик Дмитрий Иванович. — Старины не упомню, а вот ежели про свою фамилию рассказать?

Фамилия наша, извиняюсь, Пустошкины. Мне сколько говорили: «Сменяй, неподходящее прозванье! Ты работящий мужик, у тебя все есть!» А я: «Эта фамилия мне от деда; я должен ее сам носить и внучонкам передать. Это мой дед провинился...»

Он уж старый был. Лежал на печи. Бабка к соседям умелась, молодые пали в сани — на ярмарку улетели. Лежит дед, кряхтит: «Никуда я не гож — стар стал! А кабы со мной была старопрежняя девушка, с какой молодцевал, я бы — ого!..»

Только подумал — на повети сова скричала; с печи кот спрыгнул — весь топорщится. Старый кот, глаза как плошки, лапой морду моет, мурлычет; дед лаптем на кота замахнулся: «Какого лешего гостей намываешь, какие тебе гости!» Только откуда ни возьмись — пялятся через порог девки, бабы простоволосы. Они деда волочили, они его вертели, плясали с ним старопрежни кадрели. Повертели — бросили, корытом прикрыли.

Молодые, невестки с сыновами, вернулись — нет деда! Бабка с посиделок пришла — догадалась, лохань подняла.

«Охти мне! Глупой ты, дедка: вспомнил прежнее, молодое». (Про старопрежнее-то, говорили, можно вспоминать, ежели кому молодому пересказать: промеж себя старики про старое не говорят, а того больше — сам с собой, шутка ли...)

Стал дедушко задумываться. Все, с кем он жил, померли, дак он и задумывался. Было вышел за порог вечером, а холодно, росно. Дед на нивья пошел; на меже — старуха. От росы трава бела, а она сидит.

«Уйди, бабушка, не сиди здесь. Ночь! Зачем сидишь?» — «Скоро, скоро узнаешь, зачем я сижу!» Девкой обернулась, схлопнула в ладоши, да и улетела. Дед догадался: опять судьба приходила. Он уж и в первой раз видел — была меж простоволосыми бабами одна, с какой он, молодой, гулял: с лица схожа очень. И опять она... Судьба!

Дед побелел; зубы выпали; стал совсем старик: «За мной уж судьба приходила, дак...» Он хозяйству голова был, а тут ото всего отошел, на печи лежал. Тогда-то у нас все и затгустошилось. Дождь велик пал, водяная мельница была — поломало, унесло. Дом от молнии занялся. Мы не в этой, в другой деревне жили. Мы сюда пришли. «Которы строятся?» — про нас разговор. «Пустошкины, у которых все запустошилось!»

Побеседовали, чайку попили — и Дмитрий Иванович повел меня в свой сад. Спускаясь по крутой лестнице своего высокого дома, дед рассказывает:

— Невестка у меня — ух, бедовая! Как лето — сейчас на юг угребется! Отдыхать желает!

«Что на юге нашла больно хорошего?» — спрошу. — «Там хоть яблок поем; тебе привезу. Чемодан!» — «Не вези чемодан яблок, привези кулек семян!»

— А я уж и сам — какое яблоко повкуснее — семечки берегу. Зато теперь вот!

Дед открыл калитку в целый ботанический сад: здесь выпестованные с семечка яблони, вишни, сливы; стоят рядышком ближние гости — молодая липа, куст орешника; тысячью черных глаз смотрит пахучий куст смородины; а рядом алеют малина, клубника, в уголке — застенчивая лесная брусника и куманика. Огораживал свой сад Дмитрий Иванович ольховым частоколом — так и колья ольховые принялись, вот диво-то!

— У меня не запустошится. Я думаю, как наперед жить, чтоб от наших мест людей на сторону не тянуло? Теперь и я могу внукам яблочко дать! Я знаю, когда старое вспомнить, ежели вот молодой парень интересуется.

Виктор Пулькин

После «Арго»